Не успела фотография Чайки облететь газеты страны, как от модели страна уже звала к планеру, а с планера манила на самолет. И Чайка, подобно другим девушкам нового типа, готовым к обороне и труду, решила сменить сердце на пламенный мотор. Ее не пугали ни рев, ни мясорубка винта, единственное, чего ей не хотелось видеть рядом со своим самолетом, было Степаном Чубаком.
Но в аэроклубе о нем ничего не слышали, кроме того, что он находится сейчас на важном задании. Дальше Чайка расспрашивать не стала — словесные заклинания типа «на важном задании», «выполнять наказ Родины», «по зову Партии» были для нее исчерпывающе ясны.
Сомнительным темам Чайка предпочитала разговоры о порывах и новых сердцах молодых, которые вовсю врубались в скалы и склонялись к станкам, чтобы покорить для Родины горизонты трех мыслимых миров: глубокого, широкого и высокого.
И расступались стихии перед натиском молодых.
И в тихий май сорок первого казалось, что недалек последний день истории — вначале в одной, отдельно взятой стране, а потом и во всей наблюдаемой части Вселенной; той истории, что двигалась под действием борьбы классов, и которая должна была завершиться установлением царства всеобщего счастья, царства дружбы, равенства, братства.
И все стройно было уложено в классовом сознании, одна только малость и выпирала: как же могло так случиться, — недоумевали строители нового будущего, — что в одно и то же время, на одной и той же небольшой планете, навстречу их красному гиганту, зовущему народы мира в формацию вечной зари, на теле гниющей западной цивилизации поднялся, подобный исполинскому грибу, еще один призрак, коричневый, тоже зовущий, тоже в царство, если не вечное, то тысячелетнее, и с рвением не меньшим, чем у марксового могильщика, пытавшийся со своей стороны подмять под себя гнусную поступь буржуазной истории — но вместе с ней почему-то и могильщиков ее, неужели из-за того только, что Первый Предтеча был не арийских кровей?
Временный союзник и непримиримый враг? Или союзник и временный враг?
Два красных стяга реяло над Землей, и тень их полотнищ ползла по планете.
И две крови питали одну землю, но земля, вопреки теориям, никак не могла обнаружить отличий.
Красные знамена — красная кровь.
5
Правил на войне не спрашивали, зенитки и германские летчики пришли на смену экзаменационной коллегии.
На «утках», «саранче», «утюгах», «этажерках» летали в основном готовые к труду и обороне девушки. Мужчины презирали летающий шкаф, как они называли «У-2», и тротиловое белье выбрасывали из него девушки. И женская рука, привыкшая к домашней утвари, промахивалась редко. А летали на так называемые бомбежки ночью — считалось, что женщины, как совы или кошки, могут видеть в темноте.
Так Чайка стала совой.
Ее посылали в ночь, чтобы далеко во вражеском тылу выбросить за борт уродливые чушки с кокетливым хвостиком, горделиво именуемые бомбами; лететь надо было низко, чтобы чушки попали точно в длинные невзрачные бараки, откуда после вспышки и настигавшего самолет грохота выбегали в белых одеяниях исторгающие стоны и что-то нелестное в адрес небес падшие ангелы, ангелы ругались по-немецки и валились на землю совсем как люди — кто добровольно, лицом вниз, а кто и по. команде второй вспышки — неловко подломившись, эти не береглись при падении: навзничь, ниц или набок падали белые привидения и, чернея в отдельных местах, замирали.
А однажды в грохот разрывов вклинился другой стон, непохожий на немецкий, и летели в небо проклятия, и буйный, перемешанный с русским матом, жертвенный экстаз воскурился от земли.
И у Чайки на место пламенного мотора вновь вернулось сердце, и застучало часто-часто, по-птичьи. Такая молодая, сильная и красивая, а тут… сердце барахлит.
После вылета ее уложили в лазарет, и полковой врач долго не мог определить, что за напасть прицепилась к Чайке.
Еще сливаясь лицом с больничной койкой, объявила Чайка, что совой больше не будет, что пойдет под трибунал, а на этажерку не сядет, что способна заклевать в воздухе любого аса, сколько бы у того не было тузов на фюзеляже.