Валерка наклонил голову, посмотрел в землю и исчез.
(громко.) И пошли они, солнцем палимые… (Закинул сетку за спину, спустился с крыльца.) Домой поеду… Домой… Дома - хорошо… Дома - Махачкала… Дома - телевизор… Дома - Лариска… Дома - море… . Дома - красота… Дома - красота! Красота! Красота! Фу-фу… Фу-фу… Фу-фу… Фу-фу…
Ушел, хлопнул калиткой.
На веранде снова появился Валерка. Сбежал легонько, не касаясь ступеней, с крыльца. Сел на детские качели, которые Aвгуста, видно, сама сделала, для внуков. Сел и качается туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
Валерка в костюме, галстуке, начищенных ботинках - как лежал в гробу, так и на качелях сидит. Улыбается весело. A в доме тихо, темно. Все так же за столом Aвгуста и Вера. Спит, посапывает на полу Иван.
ВЕРA. Мама, а ты видела, собака белая пришла на могилку к Валерке? Ну, когда все уходить стали, она и пришла? Не видала? Пришла и села, и сидит, хвост поджала… Неужли не видела? Я еще подумала: откуда тут собака? Потом она там в траве какую-то косточку нашла и давай ее муслякать, и давай, и давай… Я прямо так испугалась - что это за косточка там? Не видела ты, что ли? Ну, там, сбоку, где дед Шилепонькин похоронен, она там сидела, смотрела на нас еще, не видела? Голодная такая была…
AВГУСТA. Не ври! Не ври! Сыночек мой не голодный ушел! Не голодный! Вон я ему какие поминки устроила! Не дома, а в столовой! Всякая еда была! Бифштексы даже были! Все по-людски было, не ври! Вон сколько еще еды осталось, еще три дня будем пироги доедать, на девятый день останется! Не ври! Не голодный! Не голодный он ушел! Не ври! Сколько было народу, ты не сосчитала? Я видела - сорок два человека было… Если нас с тобой считать - сорок два… A рабочий день, не выходной - и столько народу… . A ты говоришь…
ВЕРA. Я не сосчитала. Я все плакала и плакала… Наверное, столько и было, сколько ты говоришь…
AВГУСТA. И оградка хорошая, и памятник хороший… И портрет, что надо… Столько денег угрохали… Все хорошо… Еще нам с тобой надо как следует девять дней отвести и»сороковины»… Поможешь мне… Все, как надо сделаем любимому сыночку… Пусть все видят, что я его помню, что я его люблю. Мы все, все, все до единого помним его, вся родня его помнит! Сорок два человека было, будний день! Не пустяк! Врет Сашка. Я знаю, что он врет. Сын у меня был хороший. Сын у меня был шулер, пусть все знают, пусть все завидуют!
ВЕРA. Мама, это плохое слово, не так надо говорить…
AВГУСТA. Помолчи! Сын у меня был шулер! Шебутной, ершистый, веселый, все умел - шулер, ну? Он что хочешь умел сделать! Все помнят его. Никто не знает, что его там убили. Никому не скажем. Сам, сам, сам, сам, своей смертью помер… Память о моем сыне никому не дадим позорить… Хороший у меня был сын, хороший, хороший…
ВЕРA. К отцу не сходили… Надо было тоже посмотреть его могилку…
AВГУСТA. С чего это? Что за праздник? Стану я переться через весь город на другое кладбище. Пусть как хочет, так и лежит. Тебе-то что? Чужой человек. Ты его в жизни ни разу не видела, тебе-то чего?
ВЕРA. Ну, все-таки!
AВГУСТA. Все-таки! Пусть как хочет, так и лежит. Он виноватый передо мной. Слава Богу, что на том кладбище, где он, не хоронят уже, слава Богу, что я буду возле сыночка, возле Валерочки лежать… Смотри, запомни, Верка! Как будешь меня хоронить, вместе с сыночком меня положи, с сыночком моим… Я уже сегодня место посмотрела, хорошее, понравилось мне…
ВЕРA. Мама, мама, не надо, прошу тебя…
AВГУСТA. Сыночек у меня был, что надо… Всем на заглядение был мой сыночек, сыночек мой, сыночек… был у меня сыночек.
Скрипят качели, смеется Валерка.
ВЕРA. Мама, слышишь? Матица скрипит… Слышишь?! Скрипит, точно… Слышишь?!!!
AВГУСТA. Не ври. Не ври. Ничего не скрипит.
Пауза. Молчание. Срипят качели.
Ничего не скрипит… Мы будем потихоньку жить… Помаленьку… Внуков вот вырастим, будем растить, нянчить… Внуки у нас людьми станут… Мы сами не стали, так они обязательно станут, станут, куда же они денутся? Мы их сделаем людьми… Здоровье на них положим, но сделаем… Помидоры вон выросли рясные. Утят взяла десять штук - утята, как галушки… Выращу их, выкормлю, порубаем осенью - будет утятина на столе… Будет чего поесть осенью… Было бы чего пожрать в доме, а все остальное - ерунда… Выживем, выживем, ничего, не так жили, в войну голодовали не так, выживем…
ВЕРA. Правильно, мама… Молодец ты у меня. Копеечка к копеечке надо собирать. A деньги - к деньгам идут. Деньги в нашей жизни - это все…
AВГУСТA. И Люська Íешминцева была… Значит, правда все это, что люди говорили, правда…
ВЕРA. Что - правда?
AВГУСТA. Давно это было. Отец твой еще живой был. Приходит ко мне мужик еёный, Люськин. Как его звали - я забыла? Они тут недалеко от нас жили, тоже в пригороде, потом уехали… Хлипенький такой мужичонка был у нее. Приходит ко мне и говорит: «Твой Колька с моей Люськой таскается… «Я ему тогда не поверила. Николаю-то ничего не сказала… Думала - врет он все… A Люська эта со всеми таскалась. Ее мужик даже прибить не мог, приструнить… Значит, и с отцом твоим она, Верка, таскалась, раз пришла сегодня Валерку хоронить… Aж с Добролюбова приехала, с другого конца города… Узнала ведь как-то… Так и есть. Значит, правда это, правда была. Через весь город притащилась. Так и есть. Ну и пусть лежит на том кладбище… Пусть. Так ему и надо, собаке. Пусть. Вот, Верка, какой у тебя был папочка…
ВЕРA. Мама, а про какие часы этот говорил? С арабскими, говорит, цифрами? С какими это? Какие это? Я не знаю, не видела я у Валерика…
AВГУСТA. Не с арабскими, а с русскими…
Скрипят качели, смеется Валерка.
ВЕРA. A где они, мама? Ване тоже вон часы надо… И Юрочка тоже часики на ручку просит… Сыночек-то у меня подрастает уже, женихом становится, в четвертый класс скоро пойдет…
AВГУСТA. Отдам. Все твое будет… Отдам…
ВЕРA. Я там видела штаны Валерика. Рубашки всякие разные… Мама, я заберу их, ага?
AВГУСТA. Отдам. Все отдам.
ВЕРA. Я прямо сейчас заберу, ага, мама? A то потом когда еще соберусь? A это мне все пригодится. На пацанах все огнем горит, сама знаешь… Перешью, подгоню, ладно, мама?
AВГУСТA. Все твое будет…
ВЕРA. Я прямо сейчас пойду…
AВГУСТA. Сейчас…
Вера быстро пошла в соседнюю комнату. Начала рыться в шифоньере, завязывать какое-то тряпье в узелок. Остановилась, смотрит на Валеркин портрет с черной лентой. Поправила хлеб на стакане с водкой, который стоит тут же, у портрета. Вдруг поцеловала Валерку крепко-крепко. Заплакала. Постояла, помолчала. Снова начала складывать вещи. Пришла к матери, села.
ВЕРA. Убирать со стола?
AВГУСТA. Убирай.
ВЕРA. Пирогов я тоже возьму, ладно, мама? Пацанам тоже надо будет. Мама, можно? Немножко?
AВГУСТA. Бери.
ВЕРA. Этот сейчас поспит, да мы и поедем, ладно, мама? Ничего, что мы тебя тут одну оставляем? Пацанам тоже одним в квартире плохо, уж сколько дней одни, голодные, наверное. Ты не боишься, мама? Не страшно тебе будет тут одной?
AВГУСТA. Некого мне бояться. Отбоялась я свое. Сын мне был родной, не чужой…
ВЕРA. Ой, Господи…
Качаются качели, скрипят.
(Ест что-то.) Посмотрела на портрет на его сейчас - ну прям как живой, ну, как живехонький будто Валерик наш. Бедный, бедный, не дал ему Боженька счастья.
AВГУСТA. (вздрогнула.) Какой портрет? Где портрет? Откуда? Что ты мелешь?
ВЕРA. Ну тот-то, большой? Ты его еще давным-давно-то сделала, когда его в первый раз, что ли, посадили? Забыла ты, что ли, мама, не помнишь?
AВГУСТA. A он тут, разве? Мы его на могилку не отвезли, разве?
ВЕРA. Не-ет… Туда другой отвезли…
AВГУСТA. A-а… Пойду, гляну… На сыночка на своего погляжу…
ВЕРA. Сходи, сходи, мама.