— Эльса! Эльса!
Она подбежала и тоже закричала:
— Здесь же их гнезда! На этой стороне острова масса птичьих гнезд, мне надо было предупредить тебя…
Они спустились вниз к лачуге, он бросился на кровать и уставился в стену.
— Я так огорчена, — сказала она. — Они очень агрессивны в это время года, их стало слишком много… И если их отгонять, они становятся еще хуже…
Знаю. В каждом классе слишком много детей, в каждом чертовом классе. И если их выгонять, они становятся еще хуже. Ничего больше не говори. Я хочу спать.
Под вечер он вышел взглянуть на гагу. Вблизи на холме парочка чаек, быстро и коротко вскрикивая, исполняла диковинный танец; неистово хлопая крыльями, петушок осаждал свою курочку.
Арне снова вошел в дом.
— Скотские страсти, — сказал он, — Отвратительно!
— Ты так считаешь? А я считаю, это — красиво. Сварить сегодня овощной суп или, пожалуй, лучше курицу?
— Свари что хочешь, мне все равно.
Эльса лежала без сна, слушая, как кричат морянки. Раньше она радовалась, что расскажет ему о морянках, этих таинственных птицах, попросит его послушать их призывные клики, далеко-далеко в море, но после этой истории с чайками она уже не осмеливалась заговаривать о птицах. Его руки снова начали дрожать, и уже много дней он не выходил из дома. Он добирался только до крыльца, где сидел, глядя на гагу, а однажды сказал:
— Она производит впечатление всем довольного существа, не правда ли?
И еще спросил, когда вылупятся птенцы.
Эльсе пришлось отваживать Казимиру от дома. Чтобы она перестала стучать в стекло, Эльса убрала ящик, на который обычно салилась птица, спрятала и ее мисочку для еды. Но куда бы ни шла Эльса, большая птица летела следом за ней, и она слышала ее жалобный, вкрадчивый писк. Арне смотрел на все это, словно бы иронически комментировал происходящее; в конце концов она тоже перестала выходить из домика; только когда муж читал или спал, она быстро делала все, что нужно по хозяйству вне дома, швыряла Казимире еду на холм и поскорее убегала в дом. Эльса и Арне стали преувеличенно осторожны друг с другом и говорили лишь о совершенно безобидных будничных мелочах.
Однажды ночью ветер переменился и задул с северо-востока. От перемены ветра Эльса, как обычно, почему-то проснулась и подошла к окну посмотреть, надежно ли пришвартована лодка.
— Арне, — сказала она, — лодка пришвартована ненадежно, канаты дергаются.
Внизу, на берегу, она поостереглась объяснять, что ему нужно сделать, но времени у него было достаточно, и он весьма сносно укрепил канаты. Птицы держались спокойно.
Утром Арне показался ей гораздо веселее, таким она его давным-давно не видела. Слава Богу, наконец-то он хоть чуточку повеселел. Как всегда, он пошел посмотреть на гагу. Она спала под кустом роз.
— Она спит, — прошептал он. — Скоро появятся листья, и тогда ей будет еще спокойнее. Ты тоже так считаешь?
— Конечно, — ответила Эльса. — Тогда ей будет совсем хорошо. Пройдемся немного вдоль берега, поищем каких-нибудь дровишек. У нас нет больше неколотых дров, а чурбаки в очаге не горят.
— Все устроится, — сказал Арне. — Пойду и наколю дров. Для меня это — пустяк, и много времени не отнимет.
Она отпустила его, забыв о чайке, которая каждую весну сидела в гнезде возле поленницы, и только через некоторое время, вспомнив об этом, выскочила из лачуги и стала звать его домой. Но было уже поздно, он сам вошел с топором, висевшим у него в руке, бросился на кровать и сказал:
— Там было три яйца.
— Что ты говоришь?
— Три яйца. Это — три птицы. Я бросил их в море. Гнездо тоже, — Немного помолчав, он добавил: — Гнездо уплыло прочь. Но яйца пошли ко дну, как камни… канули прямо вниз.
Эльса смотрела на его источавшую неприступную недоброжелательность спину, и у нее внезапно пропало всякое желание сказать ему, что если разорить гнездо морской птицы, она соорудит новое и будет класть яйца точь-в-точь на том же самом месте. Она спустилась вниз к поленнице, нашла «место преступления» и заложила его целиком камнями, а потом стала ждать за навесом, когда чайка вернется обратно. Птица осмотрела камни, попыталась сесть на них, затем снова поднялась, обошла камни кругом, снова тихонько посидела на них некоторое время, затем набрала в клюв сухой травы и неуклюже стала запихивать ее между камнями.
— Идиотство, — прошептала Эльса. — Проклятая, глупая…
Сдерживая рыдания, она внезапно почувствовала, что бесконечно устала от Арне, от всех его надуманных страхов, от его претенциозной чувствительности… Она побежала в дом и, усевшись на край кровати, точно и со всеми страшными подробностями рассказала о чайке, искавшей яйца, которые она высиживала. Он молча слушал, но в конце концов перевернулся на спину и только пристально посмотрел на нее. Затем, улыбнувшись, спросил: