Я вышел от капитана в недоумении. Какие могут быть отношения у Кузько с Валдаевым, человеком женатым? И что же я должен делать? «Прекратите этот кабак на судне». Как я его прекращу?
Вечером я вызвал к себе в каюту Валдаева. Он вошел, весело посмотрел на меня и воскликнул:
— Что заставило старшего штурмана заинтересоваться электромеханической частью?
Я молчал. Я не предлагал ему сесть, но он сам удобно устроился в кресле. Я смотрел на него и думал, что нет, не может этого быть, капитан ошибся: ну что может быть общего у этого пожилого человека с Тамарой, то есть с Кузько? А если капитан прав?..
— Я жду вопросов, Сергей Акимович, — подал голос Валдаев.
— Слушайте, Валдаев, у меня имеются сведения о том, что вы постоянный гость в каюте у камбузницы Кузько. Это верно?
Он расхохотался.
— А что, недурна девочка?
Злость закипела у меня в груди. Эти нахальные глаза, этот развязный тон… Нет, не верю!
— Вы же женатый человек, Валдаев, как можно так вести себя?
— А кто сказал, что я холостой? Я же не жениться собираюсь на ней.
У меня чертики запрыгали в глазах от лютого желания ударить по этой наглой физиономии, я в бешенстве стукнул кулаком по столу и заорал на него:
— Прекратите! Имейте в виду, пока я здесь старпомом, не позволю разводить кабак на судне, понятно? И жене вашей сообщу отдельно письмом о вашем поведении.
Лицо Валдаева странно задергалось и побледнело. Он встал с кресла и заговорил уже совсем другим тоном:
— Сергей Акимович, вы меня не так поняли. Я пошутил. Зачем же сразу «письмо жене» и так далее?
Я не стал его слушать.
— Предупреждаю, Валдаев, если еще раз я увижу вас у Кузько, письмо вашей жене будет послано немедленно, а ваше поведение обсудим на судовом собрании. Хорошенько это поймите. И шутки шутить со мной не советую.
Когда он ушел, меня трясло как в лихорадке. Но какова Тамара… то есть Кузько, как же она может принимать ухаживания женатого человека? Вот женщины, поди пойми их! А мне предстоял еще разговор с ней. Это было достаточно неприятно. Но одно воспоминание о беседе с капитаном подстегивало меня немедленно довести дело до конца. И я вызвал к себе Кузько.
Она стояла в дверях и, лукаво улыбаясь, посматривала на меня. А я молчал. Молчал, как дурак! Я не знал, что ей сказать.
— Ну, — певучим голосом протянула она, — я пришла.
— Вижу, — сухо ответил я. — У меня официальный разговор.
— О чем?
— О недостатках в вашем поведении.
— Какие же это недостатки обнаружились у меня?
— К вам в каюту ходят мужчины.
— Ну и что? И вы можете зайти.
Я упорно старался не смотреть на нее и бубнил:
— Не положено по уставу, чтобы в каюту к женщине входил мужчина и оставался там.
Она повела плечами.
— Так прикажите им не ходить.
Она не спускала с меня своих смеющихся глаз и, конечно, видела мое смущение. Я это понимал, но ничего поделать с собой не мог.
— Да и то сказать, — усмехнулась она, — ходят-то все старики. А молодые у нас какие-то нелюдимые, очень уж сердитые, — Кузько вдруг прыснула смехом: — Ой, у вас на щеках пятна красные, как у девушки!
Взъяренный, я пулей вылетел из каюты и ринулся к капитану. Как смеет она так говорить со мной! Не дожидаясь ответа на стук, я открыл дверь и, задыхаясь, выпалил:
— Прошу уволить меня от бесед с этой девицей.
Капитан холодно посмотрел на меня.
— Потрудитесь успокоиться. Вы старпом или мокрая тряпка? Идите и выполняйте свои обязанности.
Я выскочил обратно как ошпаренный. «Вот крокодил! — скрежетал я зубами. — «Вы старпом или мокрая тряпка…» А вы кто — человек или бом-брам-стеньга?»
Через сутки мы пришли на рейд острова Диксон, уточнили ледовую обстановку и после короткой стоянки направились к первой точке. Точка эта называлась островом Уединения и лежала далеко-далеко на севере Карского моря. Все эти дни я внимательно присматривался к поведению Кузько. На Валдаева моя беседа подействовала, он теперь и близко не подходил к Тамаре. А вот другие по-прежнему осаждали камбуз, шутили и старались ухаживать за камбузницей. По-моему, кое-кто уж слишком вольно вел себя с девушкой. Не мог же я пригрозить каждому написать письмо жене, к тому же не все имели жен.
Но вот беда: чем чаще я видел Тамару, тем больше меня тянуло к ней. Мне хотелось пошутить с ней, как шутят и все остальные, посмеяться вместе, но ничего у меня не получалось. Едва я подходил к камбузу, как она становилась серьезной и такой вежливой, что слова застревали в горле. Наверное, я казался ей смешным. А мне было совсем не смешно.