- Есть, небого! - отвечал Никита, побрякивая в кармане дукатами. - Пока с собою носим.
- Милости просим! Отваливайте же камень.. А это новитний (новичок)?
- Еще теленок, а будет волком.
Казаки отвалили камень, и им представилась узкая тропинка, по которой с трудом сошли они и свели лошадей. Лошадей спрятали под навес скалы, а сами отправились в шинок.
Шинок был вроде грота или землянки; он состоял из большой комнаты и двух маленьких по сторонам; маленькие были спальни хозяйки и трех ее племянниц, а большая служила сборным местом для казачьих оргий. Вокруг, под стенами, стояли лавки и столы, в углу бочка пенника, на которой часто, сидя верхом, засыпал какой-нибудь характерник; над нею, в нише, стояли бутылки с разными настойками, ковши, стаканы, на стенах висели сабли, ружья и пистолеты.
Угрюмый Никита вовсе переменился, войдя в этот чудный шинок, где уже ожидала их Варка с бутылкою и чаркою в руках; три девушки, очень недурные, сидя у окна, что-то шили.
- весело пропел Никита, принимая чарку; выпил, разгладил усы и, обратись к девушкам, сказал:
- Здравствуйте, мои перепелочки! Живи, здоровы? Ждали в гости доброго казака?
- Куда как ждали! - закричали девушки в один голос. - Много вас таких поганых!
- Та-та-та, го-го-го, затрещали, сороки! А покажет поганый польское золото, не так запоете… Ба! Что это за новый крест у вас на том берегу?
- То так, - отвечала шинкарка, - третьего дня подгуляли хлопцы, немного поспорили, да один и остался на месте.
- Все по-прежнему, горячие головы! Кто ж остался?
- Старый хрен, войсковый писарь, - сказала смеясь Татьяна, - стал меня целовать, дурень, при всех; я закричала: казаки заступились за меня, да Максим Шапка так как-то нечаянно хватил его саблею, что он уже и не встал с места.
- А попробую я поцеловать тебя; посмотрю, убьет ли кто меня, - сказал Никита, обвивая рукою шею Татьяны.
- Отвяжись! Еще не выросли руки обнимать меня! Право, закричу, сейчас закричу! Вот, вот, вот закричу!
- А я тебе вот этим рот зажму, - говорил Никита, - держи покрепче зубами! - И, дав ей в рот червонец, начал целовать, приговаривая: "Экая королевна!" - Что ты сидишь, братику Алексею, как ополудни сова на березе? Пей, гуляй - я плачу! Видишь, как весело! Пой песню, подтягивай за мной:
Вот вам и песня, сейчас сразу сложил, такая моя натура казацкая - хмель в голову, песня из головы, а ничему не учился… Эх, братику Алексею! Что-то было б из меня, если б учили, как вашего брата!
К вечеру приехали еще человека четыре казаков поминать, как они говорили, покойного писаря, и поднялась страшная кутерьма. Никита бросал злотые и червонцы и, беспрестанно щелкая себя по носу, ворчал:
"Уж тут! Уж уселся, проклятый! Вот божее наказание!"
- Если б музыку, - сказали казаки, - то-то была бы потеха!..
- Истинная была бы потеха, - прибавил Никита.
- У меня есть бандура; Супоня на прошлой неделе заложил за бутылку водки, - говорила шинкарка. - Играйте, коли умеете.
- Хорошо! Хорошо! - закричал Никита. - Давай ее сюда!
- Давай ее сюда! - закричали казаки. Принесли бандуру.
- Хорошо! - говорили казаки, посматривая друг на друга, - Да кто ж сыграет?
- Кто сыграет? Эка штука! Мало я видел играющих! Кто хочет, пусть и играет, только не я.
- И не я! И не я! И не я! - отозвалось со всех сторон.
- Это б то вышло: есть в кувшине молоко, да голова не влазит! - сказал Никита. - Не умеешь ли ты, Алексей? Ты человек грамотный.
- На гуслях то я немного маракую, а на бандуре никогда не пробовал, - отвечал Алексей.
- Пустое! Гусли, бандура, балалайка, свистелка - все одно, все играет, все веселит! Ей-богу, оно все родня между собою! Играй!
Алексей положил бандуру на колени, как гусли, взял два-три аккорда, и вышла какая-то музыкальная чепуха вроде казачка. Казаки пришли в восторг и пустились вприсядку.
Никита с приятелями гуляли нараспашку, съели годовалого поросенка, выпили неимоверное количество всякой всячины, и за полночь у Никиты не осталось ни гроша в кармане. Шинкарка перестала давать водки и не хотела брать под залог ни оружия, ни коня.
- Да отчего же ты не берешь моего добра? Моя сабля добрая и конь добрый; отдам дешево. Бери, глупая баба!..
- Ты сам глуп, Никита; нельзя, так и не беру: кошевой не приказал.
- Правда, правда, - говорили казаки, - только позволь пропивать оружие, через неделю на всю Сечь останется один пистолет.
- И одним пистолетом всех переколочу!.. Такие-то вы добрые товарищи, бог с вами, тянете руку за бабою!.. Верно, моя такая нечистая доля, - жалобно говорил Никита. - Еще бы чарку-другую, и довольно… А! Постойте, постойте! Я и забыл! У тебя, Алексей, есть мой деньги?
- Есть пять дукатов.
- И хорошо; давай их сюда!
- Не дам.
- Как ты смеешь не давать ему его денег? - спросили казаки.
- Он сам не велел: нужно, говорит, оставить на гостинец куренному.
- Да, да, правда, Алексей! Нужно поклониться начальству, нужно… Вот приятель, поди сюда, я тебя поцелую.
- Вот еще, великая птица куренной! - сказали казаки.
- И то правда, как подумаешь, - продолжал Никита, - не велика птица, ей-богу! Был простой казак, а теперь куренной казак, как и я, и все мы. Поживу - и меня выберут в куренные. Выберете, хлопцы?
- Выберем, выберем! - закричали казаки.
- Выберите его сейчас, - сказала шинкарка.
- Хорошо, хорошо! Сейчас. Да здравствует наш куренной Никита Прихвостень! Ура!..
Казаки бросили шапки кверху; Никита важно раскланялся, поблагодарил за честь, сел на лавку и, под-боченясь, сказал:
- Ну, теперь, Алексей, отдавай гроши своему начальству; оно тебе приказывает.
- Не отдам, хоть бы ты и вправду был начальник; проспись, тогда отдам.
- Эге! Твердо сказано, характерно. Хлопцы, из него путь будет! А вы что там смеетесь, бабы? Думаете не отдаст? Посмотрим. Хлопцы, станьте подле этого изменника; так, сабли вон!..
- Ну, что? теперь отдашь, братику? а?
- Не отдам.
- Не отдашь? - протяжно сказал Никита.
- Чужие, чужие! - закричала Татьяна, вбегая в комнату. - Слышь, скачут по степи!..
Один казак прильнул ухом к стене и значительно сказал:
- Сильно скачут: верно, за кем погоня.