– Пепин! Налетай-покупай вкуснейшие пепинки! Четыре штуки всего за пенс! Дешевле в Лондоне не сыщете!
– Сердцевидки, живые сердцевидки! Живее не бывает!
– Кому моих дивных сельдей? Глядите, они еще дышат и трепыхаются!
Это повторялось каждым субботним вечером: Фиона слышала рынок раньше, чем он открывался ее глазам. За две улицы до него слышны были выкрики торговцев, заполнивших рыночные прилавки и прикативших свои тележки. Воздух звенел от разноголосицы, отражавшейся от стен окрестных домов, переваливающей через крыши и растекающейся по перекресткам и переулкам. И каждый голос манил, звал покупать только у него.
– Леди, лучшая петрушка только здесь! Покупайте мою превосходную петрууушку!
– Ааааапельсины! Два за пенс! Кому моих сочных апельсинчиков?
Но в привычную музыку рынка сегодня ворвалась новая нота: резкая, пронзительная, не согласующаяся с остальными. Слыша ее, вечерние покупатели ускоряли шаги, торопясь к своим очагам, под защиту стен и дверей, запертых изнутри на все засовы.
– И опять – чудовищное убийство! – выкрикивал малолетний оборванец-газетчик. – Только в «Кларион»! Жуткие подробности! Рисунки с места убийства! Море кровищи! Покупайте «Кларион»!
Когда свернули на Брик-лейн, возбуждение, охватившее Фиону, возросло. Впереди простирался ярко освещенный рынок. Громадное существо, умеющее смеяться, переругиваться и льстить. Веселое, постоянно меняющееся. Несколько шагов – и она станет частью этого существа. Фиона потянула мать за руку.
– Не спеши. Не девочка я, чтобы бегом бежать, – проворчала Кейт, уткнувшись в список покупок.
В ушах звенело от громких, наглых, лживых голосов местных кокни. Торговцы вели себя словно бойцовые петухи: распушали перышки, важничали, подзадоривая покупателей найти изъян в их товаре и споря друг с другом, чья цена лучше. Словом, действовали по хорошо известному в Восточном Лондоне правилу: «Хочешь избежать неприятностей – позови их».
– Лежалая форель? – раздраженно спрашивал торговец рыбой у женщины, усомнившейся в свежести его товара. – Да мои форели свежи, как розы. А если желаете увидеть лежалую форель, посмотритесь в зеркало!
Фиона подошла ближе. На подносах лежали сморщенные морские улитки, маленькие сердцевидки с голубыми хохолками, жирные сельди. В ведерках громоздились устрицы. У нескольких была удалена одна створка раковины, обнажая скользкое блестящее устричное тело. Рядом расположился мясник. Торцы его прилавка были аккуратно обернуты малиново-красной и белой креповой бумагой. На дощечках он разложил куски сочного мяса, тупоносые колбаски и жутковатого вида свиные головы, с которых капала кровь.
А как изощрялись зеленщики, торговцы овощами и фруктами! Из фруктов сооружались диковинные пирамиды: сверкающие пепины, ароматные груши, яркие апельсины и лимоны, сливы и виноград. А перед ними корзины с бугристыми кочанами цветной капусты, головками брокколи, маринованной краснокочанной капустой, репой, луком и картофелем для варки и запекания.
Перемигивались газовые фонари, покачивались язычки пламени керосиновых ламп. Были даже свечки, вставленные в пузатые репки. И запахи! Фиона остановилась и, закрыв глаза, вдыхала все ароматы рынка. Солоноватый запах океана – это сердцевидки в уксусе. Легкий аромат специй – яблочные фриттеры с сахарной глазурью и корицей. Жареные колбаски, картошка в мундире, горячие имбирные орешки. У нее заурчало в желудке.
Фиона открыла глаза. Ее мать пробивалась к лотку мясника. Казалось, здесь собрался весь Ист-Энд. Знакомые лица соседствовали с незнакомыми. Серьезные, набожные евреи торопились сюда после службы в синагоге. Моряки покупали заливного угря и гороховый суп. Возле дверей пабов толпились рабочие и ремесленники, приодетые, гладко выбритые. Некоторые держали под мышками елозящих терьеров.
Среди покупателей преобладали женщины всех возрастов и разнообразной внешности. Их пальцы что-то мяли и на что-то надавливали. Они оживленно торговались и, сойдясь в цене, покупали. Одних сопровождали мужья, которые несли корзины с покупками и попыхивали трубками. Но гораздо больше было пришедших с детьми, начиная от орущих младенцев на руках до ребят постарше. Те дергали матерей за подол, прося и требуя купить кекс, леденцов или горячих маффинов. Малолетние кокни и ирландцы называли матерей почти одинаково – «ма», только у первых звук «а» был совсем коротким, а у вторых – чем-то средним между «а» и «э». Итальянцы, поляки и русские кричали одинаково – «мама», но желания у них были такими же: конфета в красивой обертке, яркий леденец на палочке, коньячные вафли. И их уставшие матери, заботящиеся о том, чтобы семье хватило денег на неделю, все-таки покупали глазированную булочку, деля на троих. Пусть у детей будет маленький праздник.