Фиона села на отцовский стул. Все ясно как день: кто-то намеренно набрызгал на пол смазки, чтобы отец поскользнулся. Почему никто не обратил на это внимания? Ей было тяжело и даже больно думать: мысли едва шевелились в затуманенном мозгу. Ничего, она запишет все свои мысли и разложит их по полочкам. Затем покажет свои записи дяде Родди, он доложит начальству, и полиция устроит новое расследование. Тут не надо быть семи пядей во лбу. Все предельно понятно. А то, что наплел Керран… глупость полнейшая.
«Но зачем кому-то понадобилось калечить моего па?» – задавалась вопросом Фиона. Неужто отец так насолил кому-то из рабочих, что тот решил с ним расквитаться? Неужто она сошла с ума? Похоже, так оно и есть. Она теряла рассудок. Искала причину отцовской смерти, цепляясь за соломинку.
Фиона подалась вперед, уперла локти в колени и обхватила голову. Она до сих пор не могла целиком принять случившееся. Часть ее личности все еще ждала, что за окном послышатся знакомые шаги и отец вернется домой с работы. Сядет, развернет газету, и весь кошмар последних дней мигом забудется. В детстве отец был центром ее вселенной. Фионе казалось, что он всегда будет с ними, заботясь, зарабатывая деньги на пропитание и защищая от опасностей внешнего мира. И вот отца не стало. Кто позаботится о них? Куда они переберутся из этого дома?
Как уже не раз бывало за три страшных дня, боль утраты снова обрушилась на нее, точно снежная лавина. Фиона попыталась удержаться, однако натиск был слишком силен. Она горько разрыдалась и даже не заметила появления Джо.
– Фи, – тихо произнес он, опускаясь перед ней на колени.
Фиона подняла голову.
– Джо, – прошептала она.
В ее глазах было столько боли, что Джо сам не удержался от слез. Он обнял Фиону и держал, давая ей выплакаться. Он нежно покачивал ее, гладил по волосам, слушая горестные всхлипывания.
Когда у нее не осталось сил плакать, Джо осторожно взял ее лицо в ладони и большими пальцами смахнул слезы.
– Моя бедная девочка.
– Почему, Джо? Почему мой па? – спросила она.
Слезы сделали ее глаза пронзительно-синими.
– Не знаю, Фиона. Прости, что мне нечего ответить.
– Боже, я так по нему скучаю! – прошептала она.
– Любовь моя, я тоже по нему скучаю. Твой па был редким человеком.
Они умолкли. Джо держал ее за руку. Фиона шмыгала носом. Никаких цветистых слов, никаких разговоров ни о чем. Джо сделал бы что угодно, только бы облегчить ее страдания, но он понимал: никакие слова и поступки не помогут. Горе – оно сродни лихорадке: пока жар не спадет, не отпустит. Должно пройти время. Он не станет предлагать ей «успокоиться», «взять себя в руки» и уж тем более не скажет, что такова Божья воля и что теперь ее па благоденствует на небесах. Они оба знали, насколько это глупо. Такую боль лекарствами не прогонишь. Нужно дождаться, пока сама пройдет. Иначе сделаешь только хуже.
Джо тяжело опустился в кресло-качалку матери Фионы. Взглянув на него, Фиона увидела, что он устал. Спешил сюда, даже лицо не умыл.
– Петерсон гоняет тебя в хвост и в гриву?
– Угу. Телеги с урожаем едут и едут. Разгружаем их круглые сутки. Я никак не мог вырваться раньше. Мамино письмо пришло вчера утром, но меня бы не отпустили. А если бы уехал без позволения, выгнали бы взашей. Томми Петерсону плевать на любые похороны. Даже на собственные. Я как прочитал письмо, потом всю ночь спать не мог. Прости, Фи. Сам жалею, что не приехал раньше.
Фиона понимала. Главное – Джо здесь, с ней.
– А когда возвращаешься?
– Вечером. Не сейчас. Попозже. Я попросил Гарри доделать за меня. Но завтра чуть свет – новая пропасть груза.
Услышанное огорчило Фиону. Она надеялась, что Джо останется. Уж лучше бы Петерсон не предлагал ему никакой работы и он по-прежнему жил бы через дом, а не на другом конце Лондона. Она сейчас так нуждалась в присутствии Джо. Он бы поговорил с ней, утешил. Чем дальше, тем острее ей будет его не хватать. Но Джо рядом не окажется.
Словно прочитав мысли Фионы, Джо вложил ей в ладонь шиллинг:
– Вот. На бумагу и марки. Ты можешь мне писать. Каждый вечер. Когда станет совсем невыносимо, напиши мне письмо, и мы вроде как поговорили. Согласна?
– Согласна.
– Пойдем прогуляться, – сказал Джо и встал. – Нельзя постоянно сидеть дома. От всех этих разговоров шепотом и стонов тебе еще тошнее. Сходим на реку, посмотрим корабли. Погуляем часик, пока не начало темнеть.
Фиона встала, сняла шаль с крючка возле задней двери. Джо был прав: ей надо на время выбраться отсюда. Пока Фиона завязывала шаль, ее охватило очень странное чувство. Ее па окажется на берегу, присутствуя во всем, что он так любил: в катящихся серых волнах и клочьях облаков, в чайках, носящихся за кормой корабля, идущего к морю. Он никак не мог быть здесь, в этом доме боли. Он сбежал на реку. Фиона в этом не сомневалась. И когда Джо взял ее за руку и вывел из дому, ей вдруг стало спокойно. Уверенность во встрече с па утешала сильнее любых слов.