Чарли снял куртку, вынул из кармана пригоршню монет и сунул их в банку из-под чая.
— Ма, сегодня немного больше обычного. На этой неделе у меня было несколько лишних часов.
— Спасибо, милый, я очень рада. Я пыталась кое-что отложить на куртку для отца. У Молфлина есть очень хорошие поношенные куртки. Старую я чинила столько раз, что там остались одни заплаты и штопка.
Чарли сел за стол, схватил толстый ломоть хлеба и жадно вгрызся в него. Падди оторвался от газеты, увидел, что сын ест, и отвесил ему подзатыльник.
— Подожди мать и сестру. И во время еды снимай шапку.
— Фиона, позаботься о Сими, ладно? — сказала Кейт. — А где Родди? Неужели все еще спит? Обычно запах еды заставляет его подняться. Чарли, кликни его.
Чарли встал из-за стола и направился к лестнице.
— Дядя Родди! Обед готов. — Не услышав ответа, он пошел наверх.
Фиона вымыла Сими руки, посадила за стол, повязала салфетку и дала кусок хлеба, чтобы тот сидел тихо. Потом пошла к буфету, достала шесть тарелок и принесла их к плите. На каждую из трех тарелок легли баранья отбивная, картофельное пюре и подливка. Кейт вынула из духовки кастрюльку с ручкой и выложила ее содержимое, оставшееся пюре и подливку еще на три тарелки.
— Жаба в норе! — воскликнул Сими, глядя на пышное тесто и жадно пересчитывая кончики сосисок, выглядывавшие из теста, как испуганные жабы.
Ни Кейт, ни Фиона никогда не задумывались, почему на тарелках мужчин лежат отбивные, а на всех остальных — тесто. Мужчины были добытчиками и нуждались в мясе, поддерживавшем их силы. Женщины и дети пробовали ветчину или сосиски только во время выходных — конечно, если на это хватало денег. То, что Кейт весь день работала в прачечной, гладя горы белья, а Фиона часами стояла на ногах, развешивая чай, было не в счет. Львиную долю дохода семьи составляло жалованье Падди и Чарли; из этих денег платили за жилье, покупали одежду и почти всю еду. Заработков Кейт и Фионы хватало только на уголь и мелочи вроде гуталина, керосина и спичек. Если бы Падди и Чарли заболели и не смогли работать, страдать пришлось бы всей семье. То же самое происходило в каждом доме на каждой улице Восточного Лондона: мужчины ели мясо, а женщины — что придется.
Кейт услышала на лестнице тяжелые шаги Чарли.
— Ма, там его нет — сказал он, вернувшись к столу. — И постель не разобрана. Похоже, он вообще не ложился.
— Странно… — почесал в затылке Падди.
— Обед стынет! — всполошилась Кейт. — Фиона, дай его тарелку, я поставлю ее в духовку. Где же он? Падди, ты утром не видел его?
— Нет. Но обычно он встает после моего ухода, так что я просто не мог его видеть.
— Надеюсь, что у него все в порядке. Что с ним ничего не случилось.
— Ну, если бы что-нибудь случилось, мы бы об этом уже знали, — ответил Падди. — Наверное, кто-то из другой смены заболел, и ему пришлось его подменить. Ты же знаешь Родди, он безотказный.
Родни О’Меара, жилец Финнеганов, не был их родственником, но дети называли его дядей Родди. Он вырос с Падди и его младшим братом Майклом в Дублине и вместе с ними уехал сначала в Ливерпуль, а потом в Лондон. Когда Майкл отправился в Нью-Йорк, Родди остался с Падди в Уайтчепле. Он знал детей Финнеганов с рождения, качал их на коленях, защищал от задир и собак, а по вечерам сидел с ними у камина и рассказывал истории про привидения. Он был детям ближе и роднее настоящего дяди, которого они никогда не видели.
Кейт заварила чай и села за стол. Падди прочитал молитву, и семья приступила к трапезе. Мать заставила себя забыть тревогу и улыбнуться. Во время еды разговаривать не полагалось, поэтому на пару минут наступила тишина. Чарли ел с жадностью. Накормить его досыта было невозможно. Для шестнадцати лет мальчик был невысок, но коренаст, широкоплеч и напоминал одного из бультерьеров, которых держал кое-кто из соседей.
— Ма, а гарнира не осталось? — спросил он.
— На плите.
Он встал и положил на тарелку остатки пюре. В это время хлопнула входная дверь.
— Родди, это ты? — крикнула Кейт. — Чарли, достань его тарелку…
Когда на пороге появился Родди, слова застряли у нее в горле. Фиона, Падди и даже Сими перестали есть и уставились на пришедшего во все глаза.
— Иисусе! — воскликнул Падди. — За тобой что, черти гнались?
Родди О’Меара не ответил. Его лицо было пепельным. Он держал в руке шлем полицейского; на расстегнутом мундире были видны алые пятна.