– Ты проснулась, какое счастье! – воскликнула Джейн. Подозревать бабушку в коварстве у неё просто не было сил.
– Сейчас не время, Джейн, – остановила Рут Кингсли свою внучку. Положение Тома было ужасным – бабушка поняла это с первого взгляда.
– Расскажи мне всё, только быстро.
Джейн кивнула и описала в кратком пересказе все события этой ночи, вплоть до последних.
Рут Кингсли поджала губы и сказала холодно:
– Видит бог, я никогда не понимала, что нашёл ваш отец в этой женщине!”
Проводник просунул голову в приоткрытую дверь купе:
– Энск через час, вы просили предупредить.
Чаковцев с облегчением вынырнул из дрёмы (обе его жены, странным образом вместе, были там) и поднял воспаленные глаза; проводник, пожилой дядька, медлил у двери.
– Спасибо, – сказал Чаковцев.
– Я извиняюсь, лицо ваше уж очень мне знакомо, никак не припомню откуда.
Не подскажете?
– Понятия не имею, – буркнул Чаковцев, отворачиваясь.
Проводник не только не ушел, но ввалился в купе и без церемоний уселся напротив.
– Я вспомнил, – радостно сказал он, – в прошлом году вы со мной из Энска ехали.
У меня глаз – алмаз.
– Исключено, – вздохнул Чаковцев. – Никогда там не бывал, ни разу.
– Да ну… – огорчился проводник.
– А что, интересный город?
– Честно? Дыра дырой. При Союзе ящик там был…
– Ящик? – не понял Чаковцев.
– Ну да, почтовый, – пояснил проводник, – закрытый объект, все дела. Мы и не останавливались никогда, проезжали мимо.
– А теперь?
Проводник махнул рукой:
– А что теперь? Известное дело – разруха. Но станцию открыли, это да. Вы, извиняюсь, по каким делам в Энск – бизнес?
“Наконец кто-то принял меня за делового”, – подумал Чаковцев.
– Вроде того, – ответил он уклончиво, пытаясь уловить связь между “разрухой” и “бизнесом”.
– Как же, понимаю, коммерческая тайна, – ухмыльнулся проводник. – Ну, удачи вам.
Может, и обратно со мной поедете, если повезет. – С этими словами он удалился, зашумел в коридоре: – Энск, Энск, подъезжаем!
Чаковцев повертел на языке это самое “если повезет”, усмехнулся и принялся собираться.
Строго говоря, собирать было нечего – всё уже уместилось в средних размеров чемодане; прежние гастрольные времена воспитали в нём здоровую походную неприхотливость, жаль лишь, концертный костюм занимал половину полезного объема.
Тут он посмотрел с сомнением на недочитанную книжку – чужая ведь – и быстро сунул в чемодан: “Эта смешная вещица напомнит ему в странствиях о доме”. Гы-гы.
Между тем поезд замедлил темп, плавно съезжая с вечного русского на какой-то безродный, просто вечный. Слегка покачиваясь в такт, Чаковцев вышел к окну в коридоре. “Раллентандо”, – не без гордости вспомнил он красивое чужое слово для такого случая.
Страна, казавшаяся ему ночью морем, смотрелась теперь морским дном:
бурые бревенчатые постройки с пустыми окнами разбитых галеонов,
мачты-столбы с провисшей оснасткой проводов, ржавые якоря, оборванные цепи.
Где-то на поверхности суета и бурление, но не здесь; здесь покой – под толстым слоем придонного снега…
ЧАКИ УБИЙЦА
“Что за…” Он свернул набок шею, догоняя глазами отъехавшую надпись.
Нет, не показалось. Ярко-красная краска на облезлой стене вдоль путей, неровные буквы, последняя А плохо прорисована – ЧАКИ УБИЙЦА.
“Ну что ж, добро пожаловать в Энск, Геннадий Сергеевич”, – сказал Чаковцев вслух, когда сердце притормозило, а поезд и вовсе остановился, громко всхлипнув напоследок.
“В миру меня вы не ищите,
Теперь я человек-граффити
Размазало меня по стенам,
Увы, я сделался рефреном
И как-нибудь проездом в Энске
С восторгом скажете вы: “Бэнски!”
Город встретил его морозцем, запахом шашлыка и голосом Боба; звук шел от дальних лотков, зависал то и дело, спотыкался, будто подмерз на станционном сквозняке.
Чаковцев замедлил шаг, оглядываясь. Кто-то больно ткнулся в его спину и тут же выругался хрипло:
– Бля, раззява, да не стой ж ты на дороге!
Чаковцев обернулся и встретился взглядом с давешним мужиком из ресторана. Злое лицо того в секунду переменилось; бормоча “извините”, мужик разом ссутулился и быстро зашагал прочь, волоча пару тяжелых сумок. Чаковцев открыл от изумления рот: очевидно же, что хриплый испугался. Он не успел обдумать эту странность.