– Тебе чего? – спросил Михась, испуганно покосившись на торчащее дуло автомата.
– Здорово, дед, – прошипел Захарченко.
– Здорово, коль не шутишь. Живот, что ли, скрутило?
– Юморной ты, дед, как я погляжу, – оскалился Захарченко. – Враг в деревне?
– Это смотря кто кому враг, а кто кому друг, – на всякий случай расплывчато ответил Михась.
Захарченко чуть не поперхнулся от злости и с трудом удержался, чтоб не дать очередь по деду.
«Вот же суки, – подумал он. – Уже им и друг не друг, и враг не враг».
– Значит, немцев любите? – сквозь зубы процедил он.
Михась на секунду задумался – немцев он не то, чтобы любил, но и особой ненависти не испытывал.
– Насчет любви ничего не могу сказать, – ответил он после паузы. – А вояки справные. И одежа у них справная. Особливо сапоги и прочая форма.
– Значит, форма ихняя нравится? – прошипел Захарченко, чувствуя, как кровь волнами негодования окатывает мозг.
– Нравится, – ответил Михась и испуганно покосился на солдата.
«Опять больной из города сбежал, – подумал он, глядя в налитые кровью глаза Захарченко. – Прямо везет мне на них».
– А наша, значит, не нравится? – продолжил тот и до дрожи в пальцах сжал автомат. – В нашей ходить, значит, не хочешь? В немецкой щеголять будешь?
«Заело его, что ли?» – с тревогой подумал Михась, но вслух только удивился:
– Зачем в немецкой? Можно и в нашей. Только к чему мне форма-то? Войны-то, чай, уже нет. Все мирно, тихо.
«Пораженец! – пронеслось в голове Захарченко. – Считает, что и войны уже нет. Раз побегли все. К стенке бы тебя, суку, да приказа такого не было».
– И много вас таких тут? – спросил он, нервно щупая пальцем спусковой крючок, но по-прежнему не решаясь выйти из зарослей.
– Каких таких?
– Таких, которые думают, что войны уже нет и воевать смысла тоже нет.
«Где ж тебя так шибануло?» – подумал Михась с сочувствием.
– Да почитай, вся деревня. Чего ж воевать, коли нас не трогают?
– Ну а потом куда постояльцы ваши двигать собираются?
– Какие постояльцы?
– Ну немцы, ясен пень. Которые у вас радио, вон, в пропагандистских целях поставили.
И тут до Михася дошло.
– Это что же, те, которые кино делать приехали?
– Ах, они вам еще и кино свое привезли? Ну, дела. Понятно теперь, чего вы такие счастливые. Вас тут еще и развлекают.
– Да нет, – подумав, ответил Михась. – Так, чтоб сильно развлекали, сказать не могу. Радио поставили с Тимохой, и все. Сказали, это, чтоб мы теперь от жизни не отставали. Мол, социализм теперь будет.
– Национал-социализм, значит, – хмыкнул Захарченко. – Понятно. Это мы на политзанятиях проходили.
– Надо же, – задумчиво цокнул языком Михась. – Неужто немцы? А по-русски не хуже нашего гуторят.
– Обученные, видать.
– А я-то думаю, чего ты с пулеметом и весь на иголках. Значит, ловить их собрался?
– Ты, дед, или совсем из ума выжил или притворяешься, – разозлился Захарченко. – Буду я еще немцев отлавливать. Я их убивать буду. И не пулемет это, а автомат ППШ-41. Ты мне лучше скажи, кто у них главный, что за подразделение и много ли их у вас.
– Главный у них этот… Маркс какой-то, вроде. Я еще спросил у него: «Кто такой?» А он мне в ответ, что, мол, немец.
– Да уж ясно, что не татарин. А чин какой?
– У кого?
– Ну, у Маркса этого.
– Этого он мне не сказал. Сказал, что для нас он самый главный, и все тут. А насчет чина не знаю, я не интересовался.
– Значит, не ниже генерала. И сколько их тут?
– Да кто их знает? Я только одного и видел.
– Что ж ты, остальных и не видел?
– Да не пришлось как-то.
– Но они тут пока?
– Были тут. А потом мы радиву слушали… А они того… А потом я пошел… А потом вот ты.
Неуклюжесть отчета о последних действиях компенсировалась искренней подробностью, которую Захарченко оценил, благосклонно кивнув.
– А техники у них много?
– Вот чего-чего, а этого хватает. Он мне еще жаловался, что ее тяжело таскать.
– Да уж ясно. А в чине каком?
– Чего не знаю, того не знаю. Он до этого по какой-то части служил.
– В какой такой части?
– Не знаю. Андминистративной, что ли… Ну, это, может, я и путаю что. Трупы, говорит, собирал.
– Военгоспиталь, что ли?
– Да не, говорю же… андминистративной. Андминистративная должность, сказал.
– Штабной, значит.
– Не знаю, – пожал плечами Михась. – Он не пояснил. С ним Тимоха скорешился. Тимоху надо спросить.
«Ага, – подумал Захарченко. – Один предатель уже есть».
– А как деревня-то ваша называется?
– Невидово и называется.