Здесь, в Нинбо, жена Чан Кайши забеременела, но сохранить ребенка не смогла. По Сикоу долго ходили слухи, что у нее то ли случился выкидыш, то ли она родила мертвого младенца после того, как «Жуйюань-бандит» зверски избил ее за то, что она посмела ему в чем-то перечить. Мамаша Ван, убитая горем, долго не могла опомниться, и кто-то из соседей слышал, как она кричала на сына: «Из трех видов < сыновьей > непочтительности неимение потомства самая большая»[8].
В начале 1906 года Чан вместе с женой вернулся из Нинбо в Фэнхуа, где стал вновь изучать английский язык. Его учителем оказался некто Дун Сяньгуан, его ровесник, за семь лет до того окончивший англо-китайский колледж в Шанхае. Он называл себя по-английски: Холлингтон Дун. Через много лет, в октябре 1937 года, с согласия Чан Кайши он, во многом используя материалы Мао Сычэна, издаст англоязычную двухтомную биографию Чана. Вот что он там, в частности, вспомнит о своем ученике: «Он был серьезным студентом… Рано просыпался, ополаскивал лицо и в течение получаса стоял на веранде возле своей комнаты. Это была его привычка. Губы плотно сжаты, во взгляде сквозит решимость, руки скрещены на груди… Сейчас мы знаем из его дневника, что в эти несколько месяцев он обдумывал планы поездки в Японию изучать военную науку для того, чтобы лучше подготовить себя к той жизни, которую готов был полностью посвятить своему народу».
Видимо, Чан закалял волю, вырабатывая мужской характер и способность подчинять себя жесткой дисциплине. В то же время он начал серьезно заниматься спортом. И вскоре на первых студенческих атлетических соревнованиях в Нинбо занял третье место в беге.
Свободное от занятий и спорта время он проводил в библиотеке, жадно глотая поступавшие из Шанхая газеты: ему хотелось быть в курсе всех событий, происходивших в мире.
В апреле 1906 года восемнадцатилетний Чан Кайши бросил школу, вернулся домой и решительно объявил матери, что намерен ехать в Японию поступать в военную академию. Рассказы учителя Гу и многочисленные унижения, которые ему довелось претерпеть в жизни, помноженные на гордость и амбициозность, — все вылилось в осознанное желание: вступить в ряды революционеров, вынашивавших в далекой Японии дерзкие планы социального и политического переворота. Более того, он решил стать военным, чтобы как можно активнее участвовать в вооруженной революционной борьбе. «Я считал, что если не поеду за границу, где собирался учиться и примкнуть к революции, то у меня не будет выхода», — вспоминал Чан. О революционной теории Сунь Ятсена он еще мало что знал. «Я только понимал, что ненавижу тухао <“мироедов”> и лешэнь <“злых шэныпи”, то есть алчных сельских грамотеев-чиновников> и что мои враги — злые псы, жадные и продажные бюрократы, которые подавляют сирот и вдов. Я не мог <открыто> говорить об этом в Китае, поэтому хотел уехать. Я считал, что только выехав за границу на учебу, смогу укрепить свои силы. И хотя мои родные решительно воспротивились этому, я решил проявить упорство».
Требовались деньги, и мать, зная, что сына не переубедить, собрала их. «И впоследствии моя покойная мать должна была работать больше, чем обычно, для того, чтобы, экономя на всем, иметь возможность посылать мне средства на учебу», — вспоминал Чан с благодарностью.
Он простился с матерью, нелюбимой женой, родственниками и знакомыми, часто унижавшими его, и отбыл в Нинбо, а затем в Шанхай, за 180 километров от родной деревни, откуда на пассажирском судне отправился в Страну восходящего солнца. Из Нинбо он послал матери свою косу, которую отрезал, дав понять, что вступает на революционный путь. Длинные косы в знак покорности маньчжурам носили все китайские подданные Цинской империи мужского пола. Когда жители деревни узнали об этом, они ужаснулись. Но мать сохранила самообладание: она верила в обожаемого сына и ничего не боялась.
В тени восходящего солнца
В Японии, однако, Чана ждало разочарование. Оказалось, что ни в военную, ни в какую иную школу — ни государственную, ни частную — его принять не могут, так как 2 марта 1905 года японское правительство по соглашению с Цинами издало указ, запрещавший китайцам без рекомендательных писем от маньчжурских властей учиться в Стране восходящего солнца. Маньчжуры да и японцы хотели обезопасить себя от возможного проникновения в японские школы китайских революционеров.
8
Мамаша Ван цитировала древнекитайского философа-конфуцианца Мэнцзы (372–289 годы до н. э.). Два других вида сыновьей непочтительности: попустительство недостойному поведению родителей и отказ от заботы о них в старости.