С конца сентября по конец декабря 1922 года Сунь обсуждал этот план, который, по его словам, был «смел и нов и, кроме того, революционен», с военным атташе полпредства РСФСР в Китае, бывшим начальником Военной академии Красной армии Анатолием Ильичом Гекке-ром, Марингом и Адольфом Абрамовичем Иоффе, видным российским большевиком, прибывшим в августе 1922 года в Пекин в качестве руководителя советской дипломатический миссии. Иоффе сообщил о плане в Москву, заявив, что, с его точки зрения, он «фантастический», но Сунь «продолжает носиться» с ним. В ноябре 1922 года Сунь послал к Иоффе в Пекин одного из своих доверенных лиц для связи, а в самом конце декабря 1922 года поставил перед Иоффе вопрос ребром: «Я могу сейчас двинуть почти сто тысяч из Сычуани через Ганьсу во Внутреннюю Монголию… МОЖЕТ ЛИ ВАШЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ПОМОЧЬ МНЕ ЧЕРЕЗ УРГУ И, ЕСЛИ ТАК, ТО В КАКОЙ МЕРЕ И В КАКОМ ОТНОШЕНИИ?»[20]
Но советское правительство тянуло с ответом. И Сунь Ятсен продолжал вести переговоры с Иоффе, Марингом, другими представителями РСФСР и Коминтерна и даже писал Ленину, Троцкому и Чичерину.
Одновременно, чтобы завоевать доверие русских, он стал вести переговоры с китайскими коммунистами о их вступлении в Гоминьдан и об образовании с ними единого антиимпериалистического фронта.
Все это время Чан не только помогал вождю, но и укреплял свое положение в партийной верхушке. Помимо разработки военного плана к 13 сентября 1922 года он написал брошюру в 70 страниц «Записки о злоключениях великого президента Суня в Кантоне». Составлены они были в виде хроники, охватывающей события с 15 июня по 15 августа 1922 года. Для Чана публикация этой брошюры (она вышла в Шанхае в октябре 1922 года, после чего неоднократно переиздавалась) имела огромное значение. Главными персонажами в ней были Сунь Ятсен и сам Чан Кайши — единственный из учеников вождя, пришедший к нему на помощь. По просьбе Чана Сунь написал предисловие к брошюре, а «цикада» Чжан красивыми иероглифами вывел ее название, воспроизведенное на обложке. В предисловии вождь воздал хвалу верному ученику: «Когда предатель Чэнь поднял мятеж, Кайши прибыл в Гуандун, чтобы разделить с нами тяжести, и взошел на корабль. Он был радом со мной все дни, и многие его предложения вызывали у меня радость». Чтобы завоевать себе место радом с Сунь Ятсеном, Чан сознательно выбрал даже название брошюры, напоминавшее заглавие воспоминаний самого Суня о его похищении в Лондоне в 1896 году (на китайском языке книга Суня называлась «Записки о злоключениях в Лондоне»).
Тогда же Чан опубликовал фотографию, сделанную на борту крейсера: он, молодой офицер, стоит за спиной Суня, как бы прикрывая вождя от возможного предательского удара; оба в белых морских кителях, и их полные отваги взгляды устремлены вперед. Как брошюра, так и фотография убедительно демонстрировали всем окружающим его тесные связи с вождем.
Находясь в Шанхае, Чан принимал участие и в раде военных совещаний, созываемых Сунь Ятсеном, то и дело предлагая планы походов против Чэнь Цзюнмина то из Фуцзяни, то из Гуаней. 20 октября 1922 года Сунь отправил Чан Кайши в Южную Фуцзянь, назначив начальником штаба в армии Сюй Чунчжи, перебазировавшейся туда после неудачных боев с генералом Чэнем.
Но тут вновь проявился неуравновешенный характер Чана. Несмотря на то что генерал Сюй всегда относился к нему, как к брату (они были ровесниками), Чан выдержал службу под его началом лишь месяц. 27 ноября он вновь был в Шанхае, из которого бежал в родную деревню. Похоже, он просто не умел подчиняться: кроме почившей матери, покойного «брата» Чэнь Цимэя, Сунь Ятсена и «цикады» Чжана он не признавал никаких авторитетов. А потому то и дело спорил с генералом Сюем, как и прежде, впадая то в депрессию, то в истерику.
Будучи, как мы уже знаем, человеком крайне импульсивным, он был просто «не в состоянии контролировать себя в моменты стресса». От нервного переутомления у него, как ив 1914 году, разболелись глаза, и он стал терять зрение. Чан и так-то не находил себе места, а тут еще болезнь глаз! Судя по его дневнику, он был настолько подавлен, что стал подумывать о самоубийстве. Только вера в то, что «волею Неба» ему «предначертано взвалить на свои плечи миссию, определенную ему партией», остановила его.
Да, тяжелый был человек Чан Кайши, и тем, кто ценил его и уважал, как Сунь Ятсен, требовалось большое терпение в отношениях с ним! Чан и сам понимал, что с нервами у него не все в порядке, а потому по заведенной с юности привычке каждое утро, встав часов в пять или шесть, в любую погоду полчаса сидел перед открытым окном и медитировал, поджав под себя ноги и скрестив на груди руки. Он следовал советам неоконфуцианца Ван Янмина, своего любимого философа, который подчеркивал значение медитации для проникновения в собственное «я» и культивирования положительных качеств, имеющихся в каждом человеке — венце творения. Чан даже как-то, еще в начале 1920 года, попросил Сунь Ятсена написать для него каллиграфическим почерком на листе бумаги четыре иероглифа: «спокойствие», «уважение», «умиротворенность», «сосредоточенность» (цзин, цзин, дань, и). Сунь подарил этот постер Чану на Новый год по лунному календарю, 20 февраля, и тот повесил его у себя в доме.