На следующий день делегацию принял Войтинский, являвшийся в то время заместителем заведующего Восточным отделом Исполкома Коминтерна, а через два дня — Чичерин. И тот и другой Чану очень понравились своей «искренностью», о чем он тут же известил Сунь Ятсена по телеграфу. Под впечатлением от первых встреч Чан с энтузиазмом начал вновь учить русский язык, а кроме того, читать «Капитал» Карла Маркса. «Первая часть этой работы показалась мне очень трудной, — написал он Дженни, — но зато вторая — и глубокой, и вдохновенной». В последующие недели он прочтет «Манифест Коммунистической партии» и некоторые другие марксистские работы.
Все, казалось, складывалось хорошо. 36-летний китайский генерал, моложавый, подтянутый, неплохо образованный, произвел на московских руководителей в высшей степени благоприятное впечатление, тем более что всячески демонстрировал свою «близость» к большевикам. «Чан Кайши… принадлежит к левому крылу Гоминьдана, являясь одним из старейших членов партии, — характеризовал его заведующий отделом Востока Наркоминдела Сергей Иванович Духовский. — Пользуется большим доверием Сунь Ятсена. Очень близок к нам. В настоящее время отошел от военной работы на Юге Китая… Известен в Китае как один из образованнейших людей».
На отношении большевиков к Чану во многом сказывалась характеристика, данная Сунь Ятсеном своему строптивому, но преданному ученику в письмах Ленину, Троцкому и Чичерину. Характеристика была настолько блестящей, что Чан Кайши чуть не расплакался, когда Духовский дал ему прочитать письма.
В сентябре и первых числах октября встречи и митинги шли друг за другом: члены делегации вели переговоры с секретарем ЦК российской компартии Яном Эрнестовичем Рудзутаком, заместителем Троцкого по Реввоенсовету Эфраимом Марковичем Склянским, главнокомандующим советской Красной армией Сергеем Сергеевичем Каменевым и неоднократно с Войтинским и Марингом, вернувшимся в Москву. Они посетили 144-й пехотный полк Красной армии, дислоцированный в Москве, различные военные учебные заведения и аэродром, Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), открытый большевиками в апреле 1921 года для восточных коммунистов, в том числе членов Коммунистической партии Китая (КПК) и китайского комсомола, и даже съездили с ознакомительной экскурсией в Петроград и Кронштадт. Эта экскурсия произвела на них особенно сильное впечатление.
На переговорах Чан называл компартию СССР «родной сестрой» ГМД, а советские хозяева именовали Гоминьдан «братом», на митингах же Чан пылко провозглашал лозунги о готовности гоминьдановцев «умереть в борьбе с империализмом и капитализмом», руки его дрожали и было видно, что «он сильно и искренне переживал произносимые им фразы». Он пел «Интернационал», кричал «ура!», и после его речей, пения и криков слушатели, приходившие в эйфорию, подхватывали всех членов делегации на руки, качали и выносили к ожидавшему их автомобилю. Вдохновленные левизной Чан Кайши работники Коминтерна даже предложили ему вступить в компартию, но он заявил, что сначала должен посоветоваться с Сунь Ятсеном.
Со Склянским и Каменевым Чан обсудил главный вопрос, связанный с оказанием военной помощи Гоминьдану со стороны СССР. Исполняя поручение Суня, он передал им план новых военных операций в Китае, подчеркнув, что для его реализации необходимо создание северо-западной базы суньятсеновской армии: либо в самой Монголии, либо у ее границ. Окончательный вариант этого плана был утвержден Сунем 5 августа 1923 года, за И дней до поездки Чана.
Но тут что-то пошло не так. Радушие русских неожиданно иссякло. Весь октябрь и первую декаду ноября, кроме посещения ряда московских заводов и фабрик, делегация по сути ничем не занималась, и ни Чичерин, ни кто-либо другой из высокопоставленных лиц ее не принимали. Чан страшно разозлился: он решил, что русские просто не хотят принимать план Сунь Ятсена — тот самый, который разработал сам Чан Кайши. Для болезненно обидчивого Чана это был серьезный удар. Он захандрил, целыми днями учился играть на цине (старинном китайском музыкальном инструменте) и не выходил из дома. 18 октября Чан направил в Исполком Коминтерна «Доклад о национальном движении в Китае и о партии Гоминьдан», в котором среди прочего утверждалось, что третий принцип Сунь Ятсена — первый шаг к коммунизму. Однако в ответ на поступившее в тот же день предложение Чичерина встретиться ответил, что болен.
Обиженный Чан согласился на встречу с наркомом Чичериным только через три дня, но был явно не в духе, о чем Чичерин в тот же вечер сообщил полпреду СССР в Китае Карахану: «Делегация нервничает, потому что ей слишком мало занимались и ничего не выходит». Карахан посоветовал Чичерину «обласкать суньятсеновского начальника штаба», о чем нарком сообщил Сталину, Троцкому и другим вождям партии и Коминтерна, заметив: «Между тем происходит обратное. Кроме меня с ним виделся только т. Склянский… Нервозность начальника штаба доходит до крайней степени, он находит, что мы им совершенно пренебрегаем».