Не только Чан Кайши, но и многие другие руководители Гоминьдана испытывали в то время все возраставшее негодование по отношению к англичанам. Помимо прочего, именно английские власти в Гонконге, контролировавшие китайские таможни, не давали ни Сунь Ятсену, ни его преемникам получать ту часть таможенных налогов, которая превосходила суммы, собираемые англичанами в счет уплаты контрибуции, наложенной на Китай неравноправными договорами. Эту излишнюю часть налогов они отсылали в Пекин, поскольку именно пекинское правительство было международно признанным. Все попытки гоминьдановцев получить эту часть таможенных сборов оказывались безрезультатными. А тут еще расстрел!
С происками английских властей Гонконга многие вожди Гоминьдана связали и новое событие, тоже потрясшее весь город. 20 августа в 9 часов 50 минут утра у ворот ЦИК Гоминьдана был застрелен Ляо Чжункай. Он торопился на заседание и, едва выйдя из машины, пал, сраженный четырьмя пулями наемных убийц. По дороге в больницу он скончался.
Через несколько часов после убийства было созвано совместное заседание ЦИК, правительства и Военного совета, на котором по предложению Бородина был образован Особый комитет в составе трех человек: Ван Цзинвэя, генерала Сюя и Чан Кайши для расследования преступления. Бородин и Виктор Павлович Рогачев (исполнявший в отсутствие Бородина обязанности главного военного советника) стали советниками Особого комитета, сконцентрировавшего всю полноту власти в Гоминьдане. В Кантоне было объявлено военное положение.
То, что за спиной убийц «стояли англичане», ни у кого из членов комитета, похоже, не вызывало сомнений. Ляо был ярким вождем левого крыла Гоминьдана, так кому же, как не империалистам, была выгодна его смерть? Чан указал на англичан как на организаторов убийства сразу после смерти Ляо! Подозрительно быстро установили «заказчиков убийства» и в самом Гоминьдане: подозрение пало на младшего двоюродного брата Ху Ханьминя и близких к нему людей. Все они принадлежали к правым, то есть являлись оппонентами Ляо в партии, так что левые тут же «раздули слух о причастности к преступлению правого крыла».
К сожалению для членов Особого комитета, почти все подозреваемые фигуранты бежали в Гонконг. Арестовать удалось только бывшего секретаря Ху Ханьминя. Бородин немедленно потребовал арестовать и самого Ху, и того посадили под домашний арест в школе Вампу. Для порядка арестовали и начальника Управления общественной безопасности (УОБ) Кантона, тоже, кстати, члена правого крыла. Правда, потом и Ху, и начальника отпустили: то ли улик не хватило, то ли по каким-либо другим причинам. Говорят, за начальника УОБ вступился Чан Кайши, а за Ху — то ли он же, то ли очень разнервничавшийся от случившегося Ван Цзинвэй. Чан позже уверял, что именно он, Чан, «решил судьбу господина Ху… И Бородин, и Ван Цзинвэй, и Жувэй <Сюй Чунчжи> считали, что надо воспользоваться моментом и “уничтожить Ху”, но я решительно воспротивился». Ван Цзинвэй же говорил, что это он спас Ху, защитив его от кровожадного генерала Сюя. А Сюй впоследствии рассказывал Ху, что тот не был убит только благодаря его заступничеству. (Последнее вряд ли правда: известно, что Сюй ненавидел Ху Ханьминя, которого, кстати, многие в руководстве Гоминьдана не любили за высокомерие.) 22 сентября Ху был отправлен в почетную ссылку — в Москву, представителем ЦИК Гоминьдана. Бородин был этому очень рад: он «надеялся, что Коминтерн задержит Ху Ханьминя и не допустит его возвращения в Китай».
В итоге перед спешно созванным особым военным трибуналом предстал единственный подозреваемый: бывший секретарь Ху Ханьминя. Тройка судей-непрофессионалов (все они были генералами, а не юристами) не смогла, по существу, доказать его вину. Обвиняемый решительно отверг свою причастность к убийству. Тем не менее его заточили в крепость на острове Хумэнь, недалеко от Вампу, где он просидел два с половиной года, до весны 1927-го, когда Чан Кайши разорвал единый фронт с коммунистами. В день освобождения правые гоминьдановцы встречали его у ворот крепости как героя.
Еще одним результатом «дела об убийстве Ляо Чжункая» стало устранение от власти члена Особого комитета генерала Сюя. В ходе следствия выяснилось, что с «заговорщиками» был тесно связан его подчиненный, командир 1-й гуандунской дивизии. «Партийная армия» Чана тут же разоружила эту дивизию, после чего сам Сюй потерял доверие и Вана, и Чана, и Бородина. К генералу Сюю, известному бонвивану и пьянице, имелось немало претензий и помимо этого. В начале июня 1925 года, например, находясь на востоке Гуандуна, он самовольно покинул расположение войск, уехав в Кантон лишь потому, что ему стало скучно в провинции. И, казалось, совсем не расстроился, когда узнал, что после его дезертирства генерал Чэнь Цзюнмин отвоевал все, что он сам и Чан захватили в ходе Восточного похода за два месяца до того.