— Я знаю, — продолжала София, — нужно хитрить с молодыми людьми, играть с их чувствами, на долгое ожидание отвечать коротким «ну-ну», щекотать им нервы. Но я ничего такого не умею: манипулировать, провоцировать, просчитывать шаги. Я сама даю телефон и жду, жду, а потом всё равно звоню первой... Я мазохист, мам, да? Извращенец? — Мама накрыла ладони дочери своими. — Я смеюсь, когда мне весело, а если больно – плачу. И я никогда не верила, что так нельзя. Я думала, что мóй человек полюбит меня такой, какая я есть, а не тот образ, который другая на моём месте выстроила бы с помощью показного равнодушия или других хитроумных средств маскировки.
София всхлипнула, посмотрела в окно – там ветер качался на кронах деревьев. Мама протянула к её лицу ласковые руки, погладила нежно по щекам и вытерла слёзки. София открылась материнской руке, поластилась слегка о родную ладошку, подняла на Маму сверкающие грустью глаза, но тут Елена, словно фокусник, лёгким движением пальцев достала из-за уха дочери лепесток розы, застрявший в волосах. Это немного развеселило Софию, уголки её губ приподнялись:
— А пёрышко синей птицы удачи сможешь вот так же достать?..
Тем временем Игорь сидел в машине напротив золотой подковы и хлёстко, будто прибивал комаров, снимал с лица приставшие лепестки роз, шмыгая носом...
Всхлипывала и София: она стояла у окна и смотрела в колышущиеся зелёные дали. Мама была здесь же, за столом, и с грустной беспомощностью слушала исповедь дочери.
— Марио, конечно, хорош, чертёнок. И слова горазд красивые болтать. Только все его слова надо на сто двадцать четыре делить, чтобы в остатке понять, на что же он действительно способен. Ты правильно заметила: до сих пор ни смс-ки, как я долетела.
Осипшим от долгого молчания голосом Мама спросила:
— А он знает? Марио.
— Про что? — не поняла София.
Вместо ответа Мама деликатно кивнула Софии на живот.
— А, ты об этом. Знает, конечно. Я не могла не сказать.
— И что он?
— Да что – он!.. — пожаловалась София. — Он итальянец, мам – он утром глаза не успеет открыть, а уже смеётся! И так до ночи. С ним весело, конечно, но пойди разбери, о чём он думает на самом деле: важно это для него или нет.
— А Игорь?
София закипела:
— Ещё чего не хватало! Мам, ни в коем случае! Никто об этом не должен знать! Никто, ты меня слышишь? Не хочу всех этих пересудов. Его семейка – да она же меня потом выполощет: как это их драгоценный сынок да с бездетной связался!..
— Мне кажется, ты слишком плохо думаешь о людях, — вздохнула Мама.
София сдвинула брови:
— Нет, мама, я знаю, о чём говорю. — Она кивнула на дверь. — Однажды он с дружками затеял финансовое дельце. Авантюру, проще говоря. И вляпался. Потом просил, чтобы я взяла его вину на себя, дескать, мне ничего за это не будет – максимум штраф, который бы они с дружками, конечно, оплатили. Я не вникала, дура влюблённая, и согласилась. В итоге, меня чуть не посадили, а его и след простыл. Да, мама, твоя дочь чуть не села в тюрьму – что ты глазки округляешь? Хорошо следователь был – советского воспитания ещё человек... Дружки-то все, как один, прикинулись жертвами и против меня показали, что впервые меня видят... А этот – даже не заступился. Даже не заступился...
София задумалась и замерла, словно окоченела от воспоминаний, но вдруг щёки её вспыхнули, словно огнём, глаза загорелись.
— О, Мадонна! — подняла она голову.
Её как будто озарило. Быстрыми движениями она вытерла глаза и носик. Мама тоже распрямилась.
— Что такое?
— Заступился! — воскликнула София. — Заступился, мама, это же был óн!
Мама не понимала:
— Он?
София вскочила, подбежала к сумке, начала копошиться там...
— Кто он-то, Соня? — не унималась Мама.
Озарённая достала из сумочки наручные часы. Это были мужские часы. Это были часы Германа. Он вверил их ей на минутку за минутку до того, как загремел в участок.
— Мама! Это был он!.. Три месяца – он сам сказал! Господи, как же я сразу-то?.. — Она живо нацепила часы себе на руку. — Ты права – это было потрясающе!
Мама крикнула:
— Погоди, а по телефону позвонить?!
Но София уже выбежала прочь, и Маме осталось разговаривать с захлопнувшейся дверью. С сочувствием она произнесла: