Полина встала с кровати, подошла к Джанфранко, который уже прикидывал галстук.
— У них нет клиентской истории, — продолжала она, — и такой сложный проект им просто не доверят. Я знаю, они не победят, а ты зря подставишься.
— Откуда ты знаешь? — оглянулся на неё Джанфранко с концами галстука в руках.
Полина встала у Джанфранко за спиной, нежно отвернула воротник и поцеловала в плечо:
— Потому что я определяю победителя. И после конкурса я тебе его представлю.
Джанфранко, хмыкнув от крамольной мыслишки, вернулся к вязанию узла:
— Не надо. Я буду делать с ними.
Полина отняла у него галстук, отвернула рубашку и, усиливая поцелуи по шее, по плечу, проговорила:
— Я хорошо их знаю – они бесчестные люди. И они подведут тебя, вот увидишь.
Джанфранко был повёрнут на деловой честности. Порядочность, мужское благородство значили для него, если не всё, то очень многое. И в вопросах доверия уж точно играли решающую роль. И это слово, брошенное Полиной, озадачило его. Он даже попытался переспросить:
— Что это значит – бесчестные лю..?
Но красавица-славянка жаром своих губ уже прихватила его за либидо, и к разговору итальянец сделался неспособным...
София лежала на софе, поджав ножки, как маленький, беззащитный ребёнок и тихо плакала. Темноту грусти, тоски и печали на её похудевшем лице разрезала полоска света от приоткрывшейся двери. На цыпочках, опасаясь «нарваться» ещё раз, к ней в комнату вошла Мама. Она без слов, всё понимая, всё разделяя, присела рядом и начала гладить свою девочку по волосам. София была раздавлена:
— Мам, я думала, у нас серьёзно...
— Тщ-щщщ, — успокаивала Мама. — Значит, это было не твоё – ну и пусть себе гуляет.
— Никому бездетные не нужны, мам.
Мама поцеловала дочь в головку:
— Ну, что ты говоришь!.. Какая же ты бездетная? Ты замечательная, самая лучшая. Ты обязательно вылечишься, и всё будет хорошо. Он ещё назад попросится, вот увидишь.
— Нет, мам. Мне назад не надо. Если один раз от меня отказались, то второй раз я уже сама не хочу.
— Сколько их ещё будет, — вздохнула Мама, — и одних, и вторых...
— Нисколько, мам. Я дам этой жизни ещё один шанс. Не использует – научусь жить по-другому... Аришка, вон, умотала на острова, нашла там жениха с яхтой и живёт себе, жемчужины перебирает. Сказка.
Мама покачала головой:
— Доченька, эта сказка окажется куда короче жизни, поверь мне.
— Ладно, — примирилась София со всем, что произошло. — Игорь больше не приходил?
— Да сегодня что-то не видно. Придёт ещё.
— Напасть прямо какая-то... А ты чего хотела-то, заходила?
То, о чём Мама хотела ей сообщить, в столь драматический момент утратило смысл. Она не посчитала возможным занимать плачущую дочь безделицей в виде приглашения от Германа и Романа на вечеринку в ресторан:
— Да там... ерунда, любимая, не бери в голову. Отдыхай...
И пока наша брошенка отдыхала, Герман с Романом трудились. Трудились не испортить гостям настроение тухляком на лицах. Они сидели за столиком в глубине зала, а значит, снова были сами по себе. Вид у обоих был удручённый. Герман кручинился:
— Если мы профукаем этот заказ, Ром... я не знаю... по кредитам в жизни не расплатимся. Из помещения попрут. А там и на неустойку попадём. Хоть бери «Парабеллум» и стреляйся в ванной.
К Ромке подошла Юля – соскучилась. Она повесилась ему на шею и ластилась у щеки – это его ободрило:
— Слышь, гусар! Ты ещё саблей себя заруби, для надёжности! Или грудью на шрапнель! Я тебе в сто шестьдесят пятый раз повторяю – всё будет бениссимо!
— Бениссимо, — встряла Юля, — это «превосходно» по-итальянски.
— Браво! — поцеловал Роман ей руку через плечо. — Если что — Джанфранко не единственный наш козырь, у нас и без него будет, чем крыть.
— Разве? — Пока Роман целовался с Юлей, Герман отчаянно сомневался. — Шахматист, а блефуешь, как картёжник.
Юля закатила глаза с характерным выдохом от моральной усталости, и Ромка поддержал её:
— Гера! Не наводи на меня тоску!
Он вышел из-за столика, обнял свою девушку одной рукой за талию, и вместе они покинули своего занудного друга ради весёлого общества полезных малознакомцев.
Приглашённые танцевали, смеялись и пили. Беззаботно и без ограничений, за чужой-то счёт. И, как всегда в самый разгар веселья случается что-то неожиданное, так и в этот раз, перекрывая щелчки фотовспышек и удары барабанщика джаз-бэнда, громом грянули выстрелы с противоположной стороны. Кто-то услышал, и на их лицах отобразились растерянность и страх. Другие напугались, увидев эти лица. Музыка умолкла, поднялся обеспокоенный шум. Не думая, Герман метнулся на выход...