Взгляды робкие глаза в глаза, встречные неловкие от молчания улыбки...
— Друзья, — наклонился Роман, — простите, что отвлекаю, но мы вынуждены вас оставить.
— Что, вечер закончился? — откинулся Герман.
— Наоборот, мой мальчик, он только начинается!
Ромео подмигнул учителю и увёл на всё согласную Джульетту.
София сверкнула глазами:
— А мне они нравятся...
Покручивая губками, вертя на пальце связку ключей, в дом вошла Полина. Вошла и остановилась: «Н-да, взрослая, видная, успешная женщина бегает за каким-то мальчишкой!» И его упорное молчание – это не то, что она заслуживала слышать в ответ!.. Внезапно её мысли сбились в комок, когда она как жена чуткая уловила шум льющейся воды: супруг мылся – до вечера, до ужина, до зажжения «огня супружеской страсти». Сам мыться пошёл, без напоминаний! Нет, это, конечно, не было преступлением, не было даже ничем таким критичным, но было необычным, а потому несколько странным... но в данный момент даже очень удобным, ибо давало возможность незаметно обшарить карманы его верхних вещей, брошенных на кресло.
— Где же?.. — искала Полина.
Ничего нужного в этих вещах она не нашла, как не нашла в них ни рубашки, ни трусов. И, закусив в азарте губу, соображала, где искать дальше. Достала свой телефон, позвонила и услышала слабую мелодию входящего звонка откуда-то из дальней комнаты. Немедленно Полина отправилась на звук.
Ей нужен был телефон мужа – вот что! – и она его получила. Он нашёлся в домашней прачечной, где в стиральной машине с открытым верхом булькала в щадящем режиме белая сорочка. И трусы. Что это был за порыв у мужчины стирать себе рубашки, если он даже носки себе сам никогда не стирал?.. Полина смогла бы ответить и на этот вопрос и сделала бы вывод, если бы так не спешила сделать звонок.
Сверяясь с номером в своём телефоне, она набрала его на чужом. Но в чужом не всегда бывает так просто разобраться – и курсоры меню увели Полину в дебри фотоархива. А там, по закону кармы, жена, естественно, наткнулась на доказательства неверности мужа. Фотографий Златовласки теперь было гораздо больше, чем тогда: с разных ракурсов, в разных позах, с одеждой и без и все любительские, сделанные камерой этого же смартфона. Полина рассвирепела – и телефон регионального владыки разлетелся в щепки, насмерть убившись об стену.
— Что здесь происходит? — поинтересовался супруг, стоя напротив в мягких тапочках и утирая шею полотенцем.
Полина выбрала тактику молчать. Хотя бы первые несколько секунд. Их хватило, чтобы Чиновник обнаружил куски своего телефона и чуть не затрясся от утраты чего-то бесценного, как фамильный фарфоровый сервиз:
— Ты чё, бль, сделала?
Полина не могла сказать правду. По крайней мере, сейчас. Всеми силами ей пришлось погасить в себе яростный порыв поступить с головой мужа так же, как с его телефоном.
— Мне нужно было позвонить с твоего телефона, — сухо проговорила она.
Чиновник не догадывался, что пойман. И поэтому считал, что имеет право на гнев:
— Ну и как?! Позвонила?! А?!
Полина отвернулась к окну:
— Не отвечают.
— Там же столько... — осознал Чиновник. — Записи, контакты, календарь!.. Там же вся жизнь моя была! Как я теперь буду без всего этого?!
— Другую заведёшь, — бросила она, глядя в окно.
Многозначительности в ответе её Чиновник не понял:
— Что?! — Он вообще сейчас был мало способен что-либо понимать. — Полина, Полина!.. — сокрушался он. — Вот я себе могу такой же купить. А ты, если твой разбить, купить себе такой же сможешь? — Он присел на корточки, начал ковыряться в обломках. — Карта памяти-то хотя бы цела?..
Глава 14. Москва
Поздним вечером Москва молода и красива. Москва не спит и проводит летние ночи под светом молодых затей своих красивых жителей.
Шныряли туда-сюда неугомонные велосипедисты. Били музыкой в окна машин большие, прогулочные мотоциклы.
По реке, добавляя шума, проплывали речные трамвайчики с коктейлем из дискотек на борту.
На набережных танцевали с огнём пойстеры – ночные факиры в сфере из горящих шаров. Раздетые по пояс, перемазанные жжёным керосином эти маги, как хотели, вертели метеоритным дождём в метре от асфальта. Им аккомпанировали этно-барабанщики с пальмами дредов на немытых головах.
Вдоль одной такой набережной, мимо иллюминированных витрин и вывесок шла по бордюру София и ставила ножки, как по линеечке. Девичья скромность не позволяла ей мудрствовать с поднятыми на мужчину глазами, поэтому она смотрела под ноги, вниз, а Герман охранял её поступь, придерживая за руку.