В комнату, где Полина только что суетилась с тайной корреспонденцией, вошёл номинальный хозяин дома:
— Вот ты где. Почему не отвечаешь?
Полина захлопнула крышку лэптопа и встала из-за стола:
— Я что, должна была через десять комнат кричать?
— Прости, не подумал. Ну, здравствуй.
Он поприветствовал дорогую жену поцелуем, в котором чувств было больше, чем ритуала. Для Полины же – наоборот. Она и ритуал бы этот отменила к чертям, если бы зависимость мужа от неё ей была бы не так нужна. Тем не менее, Полина не была расположена долго целоваться и тратить время на фальшь семейного благополучия. Она спросила:
— Дашь мне водителя?
— А твой где, — удивился Чиновник, — опять заболел?
Полина была уже собрана: сумочка, освежённая помада на губах – и её очень нервировали эти расспросы:
— Не важно! В отпуске! Дашь или нет? Я Сергея хочу поехать забрать.
— Вот-те на-те! — всплеснул руками отец. — Не прошло и десяти лет – мать поехала за сыном!.. — Он взглянул на часы. — А кстати, почему он до сих пор не дома?
— У них по испанскому факультатив, три занятия подряд – задержались.
Чиновник задумался:
— Испанский?
— Испанский, испанский! — не выдерживала Полина. — Я поехала?!
— Стой, — придержал её Чиновник. — Испанский это хорошо. А в Венесуэле на испанском говорят, да ведь?
— И в Венесуэле, и в Мексике, и во Флориде, и по всей Центральной и Южной Америке, кроме Бразилии – там на португальском. Что-нибудь ещё?
— Молодец сынок, — размечтался Чиновник, — папкина опора. Придёт время – и мы о Венесуэле поумаем. Говорят, там с деньгами можно укрыться: раз – и будто не было тебя. Конечно, если успеть до Венесуэлы долететь. А то тебя действительно не будет.
О Венесуэле Чиновник не просто так заговорил. Он чувствовал, как токи сладкого возмездия бегут по капиллярам его души, неразрывно связанной с коробкой из-под ксерокса, захватчик которой, лёжа на полу аэропорта, сейчас кричал и брыкался, умолял и с перепуга напускал в штаны под гнётом давления специальных бойцов...
Но, как всегда: в одном месте кого-то ломают, а в другом кого-то ласкают. Роман даже не подумал закрывать письмо, увидев, что оно адресовано другому, и упрямо читал электронные строки, шевеля губами:
«Гера, всё пошло не так. Я уже не знаю, как тебя найти, как к тебе докричаться. Ты пропадаешь всюду, где я нахожу твои следы. Пожалуйста, не избегай меня. Нам нужно увидеться. У меня есть для тебя нечто очень важное. Полина».
И пока никто не видел, Роман отправил письмо в корзину. И даже проговорил для надёжности:
— Удалить. Да, уверен.
Ровно в эту же секунду в комнату вошёл Герман с глазами, выдавленными от энтузиазма, и напугал Романа.
— Ну что Джанфранко? — спросил он. — Его рук дело?
От испуга Роман схватился за сердце, но отдышался и выдохнул:
— Не знаю пока, молчит, не отвечает.
— Ну и ладно, бог с ним. Главное, что мы победили, друг! Победили!
Роману было весело не так, как на это рассчитывал Герман. Он старался растормошить друга, а тот думал о том, что письмо от Полины он удалил всего лишь в корзину. А из корзины?..
— Да ты что, как неживой-то? — допытывался Герман. — Кофе, что ли, недопил? Ха-ха, всё, выдохни – сегодня объявляю выходной!
— Дык и так уже ночь вроде как на дворе, — резонно заметил Роман.
— Вот именно! Видели ночь, гуляли всю ночь до утра-аааа!..
Герман спел строчку и, ухватив заместителя дружеским объятьем, поволок его в яркую, хмельную, свободную, вечно молодую внеофисную жизнь.
Всю ночь, до самого утра, они отмечали победу добра над злом. Сначала просто гуляли. Ромео и Джульетта составили одну пару, а Герман и София – другую. Но если первые уже давно себя считали таковыми и легко смеялись, обнимались, целовались на ходу, то вторые чутко блюли расстояние локтя. Если смеялись, то смущённо, а если обнимались, то, как товарищи: скованно, натужно, боясь перейти всем понятную грань. О поцелуях не могло быть и речи.
Первая на «грань» замахнулась София (женщины, как известно, смелее). Это случилось после пятого тоста, когда она предложила Герману испить его на брудершафт. Язычок её заплетался. София и Герман договорились считать, что заплетался он от сложности слова «брудершафт», но я-то, я-то знаю, что в этот момент она жутко волновалась! Я-то видел это сердечко, упавшее на дно пустого желудка, в который от волнения не лез даже креветочный «Цезарь»!.. Видела это и Полина, проследившая за ними из окна чиновничьей машины. А, может, волнения не видела, а видела только брудершафт, но в любом случае предпочла не вмешиваться и, включив мигалку, умчалась прочь от этого праздника жизни.