Потом были танцы. Ромке с Юлей было скучно вдвоём танцевать, и они потащили на площадку тех, кто уже пять минут решался чмокнуться после брудершафта.
В туалете, дёргая непослушную ширинку, Роман учил старшего:
— Не тормози, друг мой, не тормози – она уже готова!
— Сам ты готов.
Оба рассмеялись хмельным, беззаботным смехом. Роман продолжил:
— Чё ты сопротивляешься-то, я не пойму? Там не справиться ну просто невозможно!
— Ты сам-то, с ширинкой бы справился хотя бы.
Оба рассмеялись хмельным, беззаботным смехом и пошли мыть руки.
— Присмотрись, присмотрись, говорю – девочка хорошая. Такая же, как ты.
— Ты меня клеишь, что ли? А я думал, мы – друзья. — Оба рассмеялись, Герман добавил: — Как и с ней.
— Ну-ну, — со значением обронил Рома. — Ну-ну.
Стряхнув и вытерев руки, оба пошли танцевать.
Танцевали громко, свободно – по итальянскому принципу: как будто бы никто тебя не видит. Но София видела Германа, и Герман видел Софию. Пять минут близкого стояния друг напротив друга не прошли даром. И теперь их хоть и разъединял на танцполе недоделанный брейкер Роман, взгляды их всё равно стояли друг напротив друга. Близко, словно, родные. Не как друзья.
Потом был тир. Сангрия. Пьяный Роман показывал акробатику на асфальте:
— Смотри, смотри, как я могу!
Мог он с риском для здоровья. Но всё равно было смешно. Я смеялся вместе с ними. Хоть и знал, что Тип уже дал показания, а деньги, на которые он рассчитывал в Венесуэле, уже переданы Валерьянычу. Что суда никакого не будет, что всё прикрыто, всё пришито, и что утром к ребятам придут кредиторы, для которых у них не будет даже обещаний...
Глава 21. Конфискация
Сдружившись за минувшую ночь, София, Герман и Роман вскладчину расплатились за такси и вывалились из него прямо у порога Студии. Уже десять часов прошло с начала праздника, а им до сих пор было весело. Они вспоминали недавние курьёзные моменты и подтрунивали над «акробатом», схлопотавшим растяжение спины. В общем, не столько бодры, сколько веселы, они двинулись работать.
Но с работой дело обстояло плохо. Кредиторы обратились к коллекторам, и те принялись энергично освобождать помещения Студии в расчете продать «этот хлам» за долги.
— В «этом хламе» изразцы пятнадцатого века, на минуточку! — кипятился Миша. — Вы хоть понимаете ценность «этого хлама»?!..
Миша был единственный, кто держал оборону. Барную мебель, холодильник, столы и стулья он уже уступил, но компьютерное оборудование отстоять пока удавалось. Первоначальная тактика увещеваний успехов не принесла, поэтому он просто упёрся и закрыл проход телом дизайнера, как Раиса Захаровна в «Любви и голубях», с решимостью защищать своё рабочее место до конца:
— Я не пущу вас с плоттером! Я не пущу вас с плоттером!!!
Грузчики в его разрешении не нуждались, и уговаривать его не собирались: «Стоишь? Ну и стой» — они немедленно выдавили его, как пробку из тюбика с пастой...
— Обалдеть! — произнесла Дина. — И ты на всём этом летаешь?
Сева сидел во дворе Студии под деревом и листал на планшете картинки с изображением воздушных шаров. Коллега пристроилась рядом и восхищалась.
— Летают только лягушки-путешественницы на прутьях, — ответствовал Сева. — А на воздушных шарах – плавают.
— И ты на всём этом плаваешь?
«О, женщина! Куда ты суёшься-то? Что ты можешь в этом понимать?» — так ответил Сева глазами, но ртом сказал иначе:
— Нет, вот мой.
Сева открыл картинку с воздушным шаром по форме и цвету выполненный, как алый парус из сказки Александра Грина.
— Ах, какой красивый! — восхитилась Дина.
— Теперь, наверно, придётся продать...
Миша, затоптанный и распластанный у входа, простёр к коллегам руки с воззванием о помощи:
— Ну что вы сидите там?! Мне что, одному это нужно?!
— А ты думаешь, будет больше проку, если мы всé за идею погибнем? — Сева не был безразличен к ситуации, он просто берёг силы. — Эти вражины бумажками обложились, как мешками с песком, и на каждой печать – как пулемётное гнездо! Ничего: как вынесли, так и обратно внесут – боссы разберутся.