— В принципе, — вдруг задумалась она, — можно в Студию поехать, там его найти... Ах, Мадонна, студии-то больше нет! Мама! Где телефон?!.. Набери мне!
Переводя дыхание, она ждала, когда Мама позвонит ей со своего телефона, чтобы услышать мелодию вызова. И мелодия действительно заиграла. За дверью. А там, за дверью, стоял Герман. С её телефоном. Он протянул его Софии через порог:
— Ты забыла. Мы подзарядили – работает.
София как встала в проёме, так и обмерла. Столько нервов было собрано в один железный стержень, а появился Герман – и они все рассыпались, как колосья из распущенного пучка. Щёки загорелись, голова закружилась, ноги стали слабеть, и на пути к полу её перехватили крепкие мужские руки, а губы, ставшие близкими, как никогда, озабоченно проговорили:
— Софи, с тобой всё хорошо?
— Спасибо, — обронила влюблённая, поблагодарив то ли за телефон, то ли за поддержку, а может, за приезд или за всё сразу...
Герман сидел с книжкой в руках. Он сидел на полу у софы, покрытой лёгким пледом, и читал вслух под светом ночника:
— И голова болит у них, и горлышко болит. Они лежат и бредят...
Под пледом с мокрым полотенцем на лбу и мечтательным взглядом в потолок лежала София. Лежала и тихо проговаривала синхронно с Германом с детства наизусть заученный стишок:
— Ну что же он не едет? Ну что же он не едет, Доктор Айболит?!..
Конец строфы София договорила одна, потому что Герман наткнулся на старую закладку в виде фотографии с годовалой девочкой и любовался ею, раскрыв от умиления рот. София услышала, что он замолчал, заметила, что он что-то разглядывает в книжке, и с любопытством поднялась, чтобы разглядеть тоже.
Герман предъявил ей фото:
— Это ты? Какая хорошулька!.. Ути-путеньки, смешная какая – посмотри!
София видела это фото уже тысячу раз, но ей было приятно:
— Спасибо.
Герман разоткровенничался:
— Я бы очень хотел иметь таких же...
И София мгновенно изменилась в лице.
— Эрми, отдай, пожалуйста, фотографию, — потребовала она.
— Почему? Такая славная малютка! Какие глазюки!.. Сейчас тоже красивые, но тогда были просто ангельской красоты.
Софии было не до шуток:
— Отдай!
Она выхватила фото, отстранилась обратно на софу и накрылась пледом с головой. Герман же был обескуражен:
— Софи, да что случилось?
Он поднялся, сел рядом, приоткрыл болящей лицо.
— Прости, если я тебя обидел, я просто хотел...
София бросилась к нему, не дав договорить, и крепко стиснула в объятьях, положив подбородок ему на плечо. Глаза её наполнились слезами. Герман растерялся. Он хотел как-то объяснить, как-то сгладить, бормотал что-то невразумительное:
— Я – так, ляпнул просто, я...
— Молчи! — повелела она и начала исступлённо целовать Германа по всему лицу. Целовать и стягивать с него рубашку.
Герман не был дураком, чтобы сопротивляться, но для приличия побеспокоился:
— А мама не..?
— Молчи!..
И он понял, что настал тот момент, когда можно больше ничего не бояться: ни старых потерь, ни нового краха, ни правил поведения на двадцатом свидании, ни её, ни себя. Они нравились друг другу. Очевидной была и схожесть ценностей и взглядов. Взаимная тяга переросла в инстинктивное чувство быть вместе – и состоялось оно, единение в ощущениях и чувствах, под музыку Бьяджё Антоначчи[41].
-----------
[41] Biagio Antonacci — популярный современный итальянский певец, автор и исполнитель таких прекрасных лирических песен, как «Iris», «Fiore», «Sappi, Amore Mio» и многие другие.
-----------
Ночью, когда все обычные граждане поцелованы Морфеем, объяты им и придавлены в кроватях, другой прекрасный и вечно молодой бог, Эрос, приглашает избранных в свои цветущие сады. И те ныряют в его райские кущи, поднимая пыльцу облаком пьянящих ароматов, и утопают в роскоши его греховных цветочных полян, и сочная мякоть фруктов познания тает у них на языках...
И закрутилось. И завертелось. И с этой ночи они уже почти не расставались. Жили у Германа. Вставали в одно время, умывались рядом и даже за молоком ходили вместе, точно репетируя, как состарятся через долгие годы. Игрались и резвились, словно дети, забывая обо всём – в том числе и о том, что остались без работы и что без работы сидят их друзья. Читатель с опытом легко представит себе всю эту приторно-сахарную возню, без которой не обходится ни одна одуряющая влюблённость. Остальные – включите Бьяджё Антоначчи!..
Вот Герман лежит на траве. Блаженствует в лучах солнца. Глаза закрыты, губы растянулись от счастья. Внезапно его, такого расслабленного, окатывает водой. Он вскакивает и бросается за Софией – это она, проказница, плеснув на него из ладошек, теперь убегает, хохоча и вертя попкой в купальнике: «Не поймаешь, не поймаешь!». Но убегает, конечно, не для того, чтобы убежать, а для того, чтобы быть пойманной, и Герман догоняет её, хватает обеими руками, поднимает на плечо и кружит. Оба дурачатся так озорно и весело, как это получается только у влюблённых.