Пусть это будет такая музыка, которая покажет нам, что пути у Германа, бегущего под ливнем, не было конца, как не было предела его раскаянию:
«В моём доме всё напоминает о тебе. Кружка, из которой ты пила, рубашки, в которых ты ходила. Подушка всё ещё пахнет твоими волосами. Боже мой! Я умираю от нежности и плачу, как ребёнок, когда вдыхаю её и прижимаю к губам!»
Вот Мама-Лена стояла в фартуке и с облегчением наблюдала, что София наконец-то воспрянула духом и взяла кусочек её пирога, который любила с самого детства. Но только София собиралась откусить, как на глаза ей попался Герман, бьющийся мотыльком по ту сторону окна с фанерой в руках.
Надпись на фанере вопила сорвавшимся голосом: «Софийка, я люблю тебя! Пожалуйста, вернись!»
Пирог слёту вляпался в стекло прямо напротив его лица-морды. Тот инстинктивно зажмурился, но не отпрянул – так и стоял, словно пирогом ему заехали взаправду...
Герман бежал, мокрый до нитки, запыхавшийся, но он нашёл в себе силы бежать дальше, потому что бежал к своей мечте, которая пропадёт, растает в ночи, если он её не догонит. И пусть ваша музыка, маэстро, даст нам понять, что как бы он ни силился и ни старался, он мог прибежать лишь к пустоте своих разочарований:
«У нас будет всё, как мы хотели. У нас будут дети! Самые красивые и талантливые! Мы будем воспитывать их в уважении к природе и любви к животным. Мы построим дом. Светлый, с большими окнами! И станем жить в нём, и разведём лошадей, а стареть уедем туда, где нам обоим это будет незаметно»...
Вот София с «каменным» лицом вела машину Мамы. По соседней полосе вровень с ней ехала машина Германа с Романом за рулём. Сам Герман, по пояс выдавшись из окна, что-то кричал Софии, просовывал ей ленту воздушных шариков, привязанных к плюшевой игрушке в миниатюрной футболочке по типу той, в которой София прилетела из Италии: «I Love Sofia». Роману стоило огромного напряжения одной рукой удерживать руль, а другой – Германа за ремень от штанов, чтобы тот не вывалился к чёрту и не размазал бы себя на километр по асфальту.
Обе машины синхронно пролетели мимо дежурных ДПС, и те немедленно включились в погоню. София затормозила, а парни не успели и проскочили вперёд. Четырёхметровая связка шариков с мишкой в футболке сорвалась и устремилась в небо. Совершая запоздалый манёвр, парни развернулись с нарушением всех возможных правил и тут же их, тёпленьких, блокировали ДПС-ники с мигалкой. И в тот момент, когда абсолютно невозмутимый сотрудник выписывал горячащемуся Герману штраф, мимо с издевательским хладнокровием проехала София. Герман увидел это и обречённо сник.
Давай, маэстро, музыку громче, потому что Герман на бегу под ливнем выбивался напрочь из сил:
«Мне теперь нечего хотеть. Все цели – ложные, все ориентиры – обманчивые, все достижения – напрасные. Всё-всё-всё, чего я по-настоящему хотел бы – это жить ради нашего с тобой счастья...»
Наконец он выдохся и остановился под ночным фонарём, под светом которого так хорошо было видно, как крупные дождевые капли лупили по его изломанным отчаянием, обессиленным плечам...
Увертюра окончена. Маэстро, спасибо.
ЧАСТЬ 5. Глава 27. Начало
София сидела за столиком в Клубе мужского стриптиза и слушала Красавчика, часть работы которого в этом заведении состояла в том, чтобы вдохновлять посетительниц на дорогие заказы из бара. Он был в своём рабочем костюме – в трусах, – а его покрытые блёстками руки вальяжно раскинулись по спинке диванного кресла.
— Я, ты знаешь, — похвалялся он, — здесь так, для удовольствия. Чисто хобби. Время от времени. Я могу себе это позволить. Я так-то хорошо себя чувствую. Недавно вот участочек под Москвой прикупил на пятнашку гектаров – недалеко от МКАД, в кризис со скидкой.
Казалось, что Софии это интересно. Слушая, она сделала маленький глоток через соломинку из полного бокала.
— А какого назначения земля?
Красавчик напрягся:
— В смысле?
София переспросила в упрощённой форме:
— Подо что участок?
— Как подо что? — Землевладелец, подрабатывающий стриптизом, растерялся. Что он мог ответить? Деятельность, под которую приобретается земельный участок, так разнообразна: от сельхозки до промышленной застройки и личного пользования. — Я же говорю, под Москвой!