София очень спешит. Машин неправдоподобно мало. Можно сказать, что их нет совсем – и она идёт по проезжей части, по самой её середине...
Герман обозревает в бинокль мегаполис, ставший игрушечным, как в конструкторе ЛЕГО.
— А она нас точно с этой улицы заметит? — беспокоится он.
— Да точно, точно, — хнычет Сева глаза. — Мы же тут, как налитой ячмень на голубом глазу – как не заметить? Менты уж вертолёты, поди, подняли.
Гера протирает стёкла бинокля, снова подносит его к глазам, отнимает, цыкает с досадой:
— И всё-таки прибавь ещё немного.
Сева открывает горелку, оттуда с шипением вырывается пламя, гондола (корзина) дёргается – Германа качает. Он хватается руками за край:
— Мадонна мия!
Его ноги лихорадочно ищут опору, его руки испуганно цепляются за воздух, и в эти руки Сева вставляет ему бутылку виски – ту, недопитую – новую он бы не дал. Герман откручивает крышку и только успевает прикложить её к губам, как вскрикивает и тычет пальцем:
— Софи! Сева, Софи!
— Где? — всколыхнулся Сева, всматриваясь за борт.
— Да вон же она! Софи, эй! Софи-иии!!!..
Герман оставляет бутылку на краю корзины и бросается махать Софии руками.
София, разумеется, ничего этого не видит и не слышит. Она спешит по адресу и ускоряется до бега. Перед ней – только дорога, и ей нет дела до того, что происходит вокруг: что над головой, в синем небе, висит воздушный шар, как сказочные «Алые паруса», где прыгает и скачет по корзине козликом и беснуется несчастный влюблённый.
— Сева, — молит он, — ну спускай же баннер, что ты там возишься: видишь – она не видит?! Софи!..
Софии мешают каблуки. Она на ходу стаскивает туфли и продолжает бежать уже босиком. Высоко в воздухе начинает разворачивается баннер, но цепляется сам за себя – и не раскрывается даже наполовину.
Гранулы асфальта впиваются ей в пятки, но так всё равно быстрее, а для неё очень важно добраться до Германа, как можно быстрей. Она так долго томилась без него, так долго мучила его, что теперь каждая лишняя минута в разлуке добавляет килограмм к грузу на сердце. На телефон ему не прозвониться, машин попутных нет – остаётся бегом...
Герман оборачивается:
— Сева, ну что там?
Сева добросовестно возится с баннером, силится растянуть его, но тот, как назло, зацепился. Герману сию же секунду надоедает ждать, и он бросается сам всё исполнить.
— Дай я! — велит он. — Держи меня!.. Крепче держи! Двумя руками возьми! Вот так!.. Да куда ты хватаешь-то, бесстыдник, София же смотрит!
А прямо на них с необыкновенной лёгкостью, меняя формы на ветру, летит связка воздушных шариков, упущенных недавно Германом из рук. На шариках тех плюшевый мишка вознёсся к пределам неземной любви – мягкий, как сама нежность...
Перевалившись через край корзины, Герман рвётся из всех своих сухожилий к зацепившемуся баннеру, дёргает его, цел не достигает и тянется ещё сильней, кряхтит, скулит, пыжится. В это время его страхует Сева – держит за штаны. Зубы скрипят, жилы трещат, но пальцы держат. Сева предостерегает:
— Осторожнее, босс!
— Щас, щас!.. — торопится Герман. — Ты держишь там?
— Держу!
— Крепче держи...
Сева хрипит:
— Босс, я больше не могу!
— Терпи – потом пописаешь! Мне ещё чуть-чуть, ещё чуть-чуть осталось... Ну! Давай! Ещё немножко, ну!
Герман дёргает так, что на месте зацепа в баннере образуется дырка, но это не важно, а значение имеет лишь то, что полотнище поддаётся и раскрывается.
— О-хо-хо! — ликует Герман.
А Сева хрипит:
— Бо-оосс!
В небесной синеве, прямо над Софией, плывёт воздушный корабль об алых парусах, а за ним развевается баннер с надписью, понятной только для неё: «Ti amo, Sofì! Perdonami!»[58]
-----------
[58] Я люблю тебя, Софи! Прости меня! (ит.)
-----------
— Лепота! — дивится на свою работу архитектор-эквилибрист. — Сева! Подымай!
Но только он собирается вернуться в корзину, как дырка на баннере начинает расходиться, баннер трещит, рвётся, разрывается пополам и уже готов разлететься на два неровных куска. Ни секунды не думая, Герман ныряет за ним, почти выпрыгивая из штанов, и величайшим натяжением тела всё-таки дотягивается до оторвавшейся части.
— Мадонна мия! — пугается он высоты. — Сева, ты держишь там?
Сева держит, самозабвенно вцепившись в штаны, сползающие с белых начальничьих чресл. Ему пришлось бросить горелку, чтобы полностью задействовать обе руки и не позволить начальнику выскользнуть и вдребезги расшибиться. Сева держит, мычит, и хрипит – на человеческую речь силёнок уже не хватает. Руки дизайнера, не привыкшие к таким перегрузкам, немеют и готовы вот-вот оторваться...