Семена Ворона Рая не судила, она легко представляла себе, на сколько поражен был утонченный артист, которого из-за нее угораздило вкапаться в эпицентр всей этой вакханалии. Она жалела его и не отрицала своей вины: он ведь хотел уклониться от праздника, а она не позволила, настояла на своем. Поэтому Рая ничего не ждала от Семена, и ничего не испытывала кроме огорчения и раскаянья.
Зато Макаревич, ничего не боясь, навещал ее регулярно. Выхлопотал характеристики и ходатайства у руководства, таскал передачи, тратя личные мелкие заработки на продукты, содержащие максимум витаминов.
Пытался он и завязать знакомство с майором Прониным, для чего даже выследил его на улице. Но тот сразу проявил столь негативное отношение к рок-н-роллу, что продолжать знакомство было бы выше юношеских моральных сил.
Само собой, к передачам прилагались пылкие и многословные записки, не без поэтических строк в содержании. Строки эти, пожалуй, были через чур смелы, содержали новые иностранные словечки, и совершенно не назначались к печати. Можно сказать, они были нахальны, как, например такие:
Женское сердце не камень, так что Рая вскоре довольно часто стала ловить себя на мыслях о юном сослуживце.
…
Настал момент, когда ее в закрытом автомобиле доставили к месту заключения, вернее к огромным воротам, имевшим бесконечное продолжение в виде глухого забора, за которым находилось это зловещее место. Вокруг простиралось открытая местность, и проселочная дорога упиралась прямо в эти металлические ворота.
Когда Раю высадили из машины двое милиционеров, страдавших от жары и поэтому не особенно злых, створки ворот гостеприимно приоткрылись, и навстречу вышел бодрый гражданин средних лет, с коротким седым ежиком на голове. Вслед ему махал носовым платком пожилой майор, и из некоторых зарешеченных окон находившегося за забором здания тоже показались машущие прощально руки.
Рая встретилась с веселыми глазами незнакомца, и ей показалось, что она уже видела этот нахальный, гипнотический взгляд прежде, в другой жизни.
— Может это киноактер? — подумала она, и сердце ее сжалось.
В момент, когда сжалось трепетное сердце Раисы, мужчина выудил из кармана крупную монету и подбросил ее вверх так ловко, что та, вертясь, унеслась к небу, там немного побыла, замедляя вращение, а после вернулась назад, ловко угодив прямо в глазницу веселого гражданина. Мужчина шагнул в сторону открывшейся перед ним свободы, и монета ярко сверкнув на солнце, пустила ослепительного солнечного зайца в глаза женщине.
В тот же миг Раиса поняла, что это рубль с Менделеевым, и что гражданин, не кто иной, как бывший ее учитель химии Сидор Сидорович.
Сердце рванулось из ее груди с новым и сильным чувством, но позади уже лязгали запираемые засовы. Мужчины в пыльной фиолетовой форме несильно, но настойчиво подталкивали ее тычками со спины прямо в рвущееся из груди сердце к новой неизвестной жизни.
76
Добраться до Китая такой личности, как Чапаев не представляло труда. Как раскаленный нож масло, прорезал он путь через всю страну, перемежая железнодорожный транспорт гужевым, а более всего двигаясь по бездорожью обыкновенным пешедралом. Так и вышел он вскоре к Китайской границе.
Когда с высокой сопки, Василий рассмотрел извивающуюся змеей пограничную реку с редкими островками на зеркальной глади воды, а оглянувшись назад, увидал безграничные просторы Родины, сердце его сжалось. Оставленная где-то там Матрена, вдруг вспомнилась так ярко, что чуть было не передумал Чапаев переходить рубеж, а вновь захотел сперва ее отыскать, но опомнился, взял себя в руки.
— Матрена, коли верить, что всем заправляют небеса, сама тоже может там очутиться, в Китае, — помечтал он в утешение, — ведь шарик-то земной — маленький и крутится. Явилась же она в дивизию, мне на глаза, в какой-то момент неведомо откуда, почему бы и там ей не оказаться? — рассматривал он расстилающуюся у его ног огромную территорию. По слухам, она до отказа населена была угнетенными массами темных трудящихся.
— Их жилищ и самих их не видать что-то совсем, по мелкости. Видно за природными формами и растительностью попрятались. Но они есть, копошатся там в разных своих местах, — с теплом в душе представлял Василий, всматриваясь в отдаленья. — Кто об них позаботится, постоит за бедных? Кому они нужны? — думал бывший красный комдив. — Их ведь все обижают только, и никто не помогает в труде. Они, может, ждут и спать не ложатся без того, чтоб не помечтать о нем — народном заступнике, который освободит их от злодейского ярма, волю даст. А пока хотят, чтобы он хоть во сне им привиделся разок, в утешение. Я и должен стать им! — твердо решил Василий.