Хотел я было с коня соскочить да и сцапать этого двуногого зверя. Но тут, слышу, товарищи меня кличут — у них с белогвардейскими всадниками сражение идет, моя помощь требуется.
Не стал я догонять Тужилкина. Шубу его на плетень бросил. А сам поскакал туда, где бушевала главная схватка. Там стена белогвардейцев — и пеших, и конных — на односельчан моих навалилась.
Новопетроградцы бились бесстрашно.
А сил становилось все меньше и меньше…
И тут услышал я голос Рязанцева:
— Товарищи! Еще немножко поднатужьтесь. Одолеем мы их, проклятых…
Следом — другой голос, восторженный:
— Ура! Подмога спешит!..
Я обернулся. Вдоль села с гиканьем мчалась к нам конница.
Впереди — Чапаев. И наш Петька летит следом.
Клинки чапаевских кавалеристов обрушились на белых. Они — врассыпную. Да где там! Разве от чапаевской конницы скроешься!
Стали беляки в плен сдаваться.
Возле офицерского штаба Чапаев спрыгнул с коня, спросил нетерпеливо:
— Где Топорков? Кто знает?
Петька Козлов тут как тут:
— Я знаю, товарищ Чапаев!
— Веди! — приказал Чапаев и зашагал за Петькой.
Мы с Рязанцевым — за ними.
Петька вел нас сначала по больничному коридору. Потом спустились по каменным ступенькам. Остановились перед железной дверью с надписью «Морг».
На двери тяжелый замок. Я трижды ударил по нему прикладом, и дужка отскочила. Дверь открылась со скрипом. На нас дохнуло холодной, затхлой сыростью с примесью тяжелого сладковатого запаха.
Во мраке было трудно что-либо разглядеть. Я чиркнул спичкой, и мы увидели перед собой страшную картину.
На земляном полу рядом со смертельно исхлестанным нагайками председателем Березовского Совета лежали наши односельчане. Они едва могли двигаться.
Топоркова можно было узнать с трудом. Лицо изувечено, над опаленной бровью густо запеклась кровь. Шинель вся изодрана.
От пленных мы узнали, что полковник вместе с Тужилкиным жестоко пытали Илью Васильевича, горящей свечой обжигали ему лицо. Топорков держался стойко, о пощаде не просил. Просил о другом — не истязать пленных товарищей.
Вышли во двор. Там отдыхали после боя чапаевцы. Молодой чубастый кавалерист в окружении красногвардейцев что-то весело рассказывал, потрясая лисьей шубой.
Шубу эту я сразу признал и сказал Чапаеву:
— Да тут, по-моему, ваши кавалеристы делят одежку Тужилкина.
— Это того, кто у вас, Константин Иванович, самовар с медалями отобрал? — вспомнил Чапаев.
— Его самого! — подтвердил я.
— А ну-ка, глянем, что за шуба.
— Лисья, — объяснил я. — Тужилкин бросил ее, когда от меня удирал.
Чапаев засмеялся:
— Выходит, обхитрил он вас, Константин Иванович? Скрылся? А жаль. Коли убежал, может против нас снова пойти. Нельзя было упускать его.
Кавалерист тем временем, набросил шубу на свои широченные плечи и, подбоченясь, насмешливо воскликнул:
— Чем не ухарь-купец?
Чапаев подошел поближе к весельчаку и приказал строго:
— Отдай шубу вон ему, — он кивнул в мою сторону. — Это его трофей.
Я шубу не взял. Сказал Чапаеву:
— Пусть Топорков ее носит. Она ему нужнее. Шинель на нем вся истерзанная и сам едва живой.
Чапаев согласился:
— Верно рассудили, Константин Иванович!
Чапаев забрал у кавалериста лисью шубу и накинул на плечи Топоркова.
— Носи! — сказал. — А то, чего доброго, простудишься. С кем мне тогда песни петь?
И тут Василий Иванович снова глянул в мою сторону:
— А вам, Константин Иванович, за то, что вы без сожаления уступили шубу своему товарищу и в нынешнем бою отменно орудовали саблей, дарю вот это.
Василий Иванович вынул из кармана часы на цепочке и преподнес мне.
Вечером Чапаев с эскадроном поскакал обратно в Пугачев. А мы под водительством Семена Кузьмича Рязанцева вместе с освобожденными березовскими пленниками двинулись в Новый Петроград.
В полночь были уже дома.
Илья Васильевич Топорков, возвратясь к себе домой, три дня ходил в лисьей шубе.
Как только чуток поправился, сразу же пошел в сельский Совет. Бросил шубу на кумачовый стол и сказал председателю Семену Кузьмичу:
— У тебя страшная болезнь, туберкулез. Тепла тебе больше моего надобно. Барская шуба согревает все одно, что горячая печь. Так что прими ее и носи на здоровье!
Шубу Семен Кузьмич принял. Но поступил с ней по-своему. Уговорил жену сшить из лисьей шубы меховые шапки-ушанки для бедняцких детишек.
Из лисьего меха было сшито пятнадцать шапок.