Заранее и совершенно точно всё должно было быть предусмотрено в предстоящем походе: где будут привалы, не велики ли переходы, не рано ли выйдут части, не поздно ли придут, успеют ли грузовые машины подвозить снаряды и воду…
И перед их глазами уже двигались колонны войск, лязгая, ползли пушки, тянулись обозы со снаряжением. С привала до привала, с привала до привала, через степь — всё ближе и ближе к Уральску, осаждённому белоказачьими войсками.
Записка Чапая
Когда Митя и Петя Исаев вошли, Фурманов поднял голову от карты, а Чапаев перестал мурлыкать песню. Сначала он нахмурился: кто там ещё? Но, узнав Чапаёнка, подобрел и улыбнулся:
— А-а, Митя! Здравствуй, здравствуй! Давно не видались!
Улыбнулся Мите и Фурманов.
— Здравствуйте, товарищ Чапаев! — проговорил Митя. — Здравствуйте, товарищ Фурманов!
— Здравствуй, тёзка, — сказал Фурманов.
— Как жизнь? — спросил Чапаев.
— Ничего…
— Ну, а коли жизнь ничего, почему такой сердитый?
— Дело у меня к вам есть, Василь Иваныч, — решительно произнёс Митя. — Важное!
Чапаев бросил на стол карандаш, циркуль, сел на лавку и за руку притянул мальчика к себе.
— Дело, говоришь? — переспросил он, улыбаясь одними глазами. — И важное к тому ж? Ну, тогда выкладывай. Садись!
Фурманов отошёл к окошку, с любопытством поглядывая на мальчика, самого молодого бойца их дивизии.
— Ничего, я постою, — сказал Митя и ещё больше нахмурился.
Как приступить к разговору, он не знал. Теперь, лицом к лицу с Чапаевым, да ещё при комиссаре, история с седлом показалась ему не таким уж важным делом.
— Ну, чего молчишь? Говори, если за делом пришёл.
И вдруг Митя вспомнил весь свой недавний разговор с эскадронным, и обида вновь охватила его. Горячась и волнуясь, он сказал:
— Разве это справедливо, Василь Иваныч! Нет, разве так полагается! — Стараясь ничего не упустить, Митя со всеми подробностями рассказал о седле.
Василий Иванович слушал молча. Он смотрел на Митю чуть исподлобья, покручивая рукой светлый пушистый ус. А когда Митя кончил говорить, поглядел на Фурманова:
— Что скажешь, комиссар?
— Вопрос, по-моему, ясен, — ответил Фурманов и протянул Чапаеву карандаш, который держал в руке.
— Ясен, — сказал Чапаев и молча оторвал лоскуток бумаги от какого-то листа на столе, затем, твёрдо нажимая карандашом, написал несколько слов.
— Отдашь эскадронному, — сказал он, протягивая Мите сложенную записку. — Седло у тебя не возьмут.
Помолчав, он ласково провёл по взъерошенным Митиным волосам:
— Молодцом растёшь! Настоящим человеком! Так и нужно… Ну, теперь иди: работать буду. А коли что понадобится, приходи безо всяких.
Быстрее ветра нёсся Чапаёнок через всю улицу к дому, где помещался эскадронный Томилин. По дороге, заметив Алексея, Митя поднял руку, помахал запиской и закричал ликующим голосом:
— Не возьмут! Не возьмут! Записку дал… Василий Иваныч!
Эскадронный Томилин встретил Митю сурово. Но Митя без лишних слов протянул записку и сказал:
— Прочтите!
— Ещё чего!.. — сердито огрызнулся эскадронный, но, развернув записку и увидев подпись, сразу примолкнул.
А в записке было вот что:
«Эскадронному Томилину приказываю не брать седла и впредь так не поступать. Чапаев».
В поход
На рассвете Чапаевская дивизия прибыла эшелонами из Уфы на станцию Богатая и сразу приступила к выгрузке. Повыбрасывали вещи, свели по скрипучим сходням застоявшихся коней, выкатили пулемёты, свезли с открытых платформ орудия. Спустя короткое время вагоны уже стояли пустыми и притихшими, а бойцы построились, готовые тронуться в путь.
Двести вёрст от станции Богатая до Уральска предстояло пройти напрямик через степь ускоренным походным маршем, с короткими привалами.
У железнодорожной платформы, возле станционных домиков, ещё слышны были повзводная перекличка, шум, нетерпеливое ржанье коней, отдельные выкрики команды, а передовые части уже вступали в приуральские степи.
Третий эскадрон командира Томилина шёл впереди, с конной разведкой в голове. Чапаёнок, покачиваясь в седле, ехал возле Алексея Новикова. Лохматый конёк Мити шёл бок о бок с гнедым скакуном Алексея.
Степь была кругом. Далеко, куда хватал глаз, тянулись пожелтевшие от солнца травы. Ни людей, ни жилья впереди. Только высоко в небе парили коршуны.
Откуда гарь?