Но вот со стороны Орловки быстрыми, короткими бросками пошли неприятельские цепи.
Митя ясно видел, как вскакивают серые в завесе дождя солдаты с погонами, как устремляются вперёд, ложатся на землю, чтобы через мгновенье снова вскочить и бежать.
Митя глядел, а сердце у него колотилось шибко-шибко. Ещё немного — и добегут, а там начнут колоть штыками, рубить шашками…
Страшно!
А с нашей стороны почему-то молчок. Ни выстрела, ни звука. Все лежат, не шевелятся. Может, от страха?
Митя покосился на бородатого соседа. Тот смотрит в сторону, откуда набегают чужие солдаты, только незаметно, чтобы боялся.
Поглядел Митя налево. И этот не боится. Брови сохмурил, лоб наморщил, крепко ухватил винтовку, даже пальцы побелели.
Митюшка прикусил губу. Неужто он забоялся? Нет уж… Разве он трус? Разве он станет бояться?
А всё-таки страшно лежать и видеть, как волнами, одна за другой, захлёстывая луговину, бегут цепи врага.
АТАКА
А враг всё ближе, ближе… Кажется, ещё немного — и добегут, затопчут, уничтожат штыками молчаливо лежащие цепи чапаевцев.
Но вот раздаётся осипший от волнения голос командира:
— Не вставать! Подпустить — и огонь по команде! Спокойно, спокойно, не робей, ребята! Сейчас мы им дадим жару…
В ту самую минуту, когда сероватые фигуры вскакивают, собираясь ринуться вперёд, откуда-то сбоку, из-за кустов, ударила громкая пулемётная дробь.
— Огонь! — тут же приказал командир и взмахнул рукой.
Все только того и ждали. Сухо, чётко защёлкали винтовочные выстрелы.
— Ещё огонь! — снова крикнул командир.
Второй залп прозвучал ещё дружнее, крепче.
А с другой стороны, из-за пригорка, уже затрещал, забил второй пулемёт. А там третий, четвёртый…
Белогвардейцев как ветром повалило: они упали, прижались к земле.
В этот самый миг Митюшка второй раз увидел товарища Чапаева.
На своём великолепном рыжем коне, в развевающейся бурке, он выскочил откуда-то сбоку, из-за пригорка, и полным галопом понёсся вдоль цепей. Позади скакали ординарцы, вестовые, связные, и ближе всех главный ординарец — Петя Исаев.
По цепям пронёсся чуть слышный шёпот: «Чапаев… Чапай… Василь Иваныч…». Не было бойца, не было командира, который не оглянулся бы на Чапаева.
СМЕРТЬ ЧЕЧИКА
Близкий взрыв потряс воздух. Сверкнуло пламя. Столб земли взметнулся перед самой мордой коня. Конь вместе с Чапаевым будто провалился в яму.
— Василь Иваныч! — рванулся к Чапаеву ординарец Петя Исаев. — Василь Иваныч!
Чапаев лежал на земле. Края бурки, словно крылья подстреленной птицы, широко раскинулись возле него. Петя Исаев соскочил с коня:
— Василь Иваныч…
А по цепи из уст в уста уже передавалась страшная весть:
— Чапай убит!.. Убили Чапаева!..
И туда, где под буркой лежал Чапаев, несмотря на огонь врага, со всех сторон бежали командиры, красноармейцы.
Петя сдёрнул с Чапаева бурку. Повернул к себе его голову. Наклонился к его лицу.
— Василь Иваныч! — вдруг крикнул он. — Жив! Куда ранен? Скажи… Сейчас санитаров… Я мигом…
По щеке Чапаева текла тонкая алая струйка, но глаза были живые, блестящие.
— Пустое! Ничего не надо… Коня посмотри, что с ним. Я-то цел. Помоги ногу высвободить.
Рыжий конь был убит. Убит наповал. Только сейчас, минуту назад, он скакал вперёд, полный сил и жизни. А теперь — лежал на земле, разметав свою огненную гриву, согнув передние ноги, будто и мёртвый собирался скакать.
«ВПЕРЁД, ЗА МНОЙ!»
Меж тем враг оправился и снова готовился к атаке. Он шёл на сближение мелкими, незаметными перебежками.
Но Митя этого не видел. Закрыв лицо, он дрожащими губами повторял: «Убили, убили, убили…»
И бойцы, растерянные, подавленные горем, не замечали, что противник всё ближе и ближе…
Вдруг Чапаев вскочил.
— Вперёд, ребята, за мной! — крикнул он таким голосом, что его услыхали все. — Не бывать такого, чтобы Чапая тронула вражья пуля! За мной! Ура!
Митя вздрогнул и отнял ладони от лица. Жив, жив Чапаев! Щека в крови, но жив, командует, бежит вперёд…
Вся цепь разом вскочила, сорвалась с места, и бойцы с винтовками наперевес рванулись за Чапаевым.
— Товарищи, вперёд, за мной! Ур-ра! Ур-ра! — кричал он, взметнув над головой шашку. — Вперёд, на врага!
Тут Митя тоже вскочил, тоже поднял повыше свою обломанную шашку и закричал тонким пронзительным голосом: