«НЕ ОТДАМ — И БАСТА!»
Выскочив от командира Томилина, Митя бежал и ничего не видел перед собой. Он ничего не мог понять.
Значит, командир его и бойцом не признаёт? Значит, он самый последний трус в дивизии, раз у него, у старого чапаевца, отнимают седло для новичков? Разве он вместе со всеми не брал Уфу? Разве он побоится жизнь положить за советскую власть? Разве он испугается пойти под самые пули за своим командиром?
Мите было горько. Никогда он не чувствовал себя таким незаслуженно обиженным.
Бледный, на себя не похожий, он прибежал к коням.
Вот они все стоят. И его мохнатый буланый конёк. И Алёшин гнедой. Вот и сёдла висят. Вот его, тёмно-коричневое, почти новенькое.
Митя осторожно погладил седло рукой, так же осторожно, будто оно очень ломкое, снял его и вдруг, весь вспыхнув, крикнул:
— А я не отдам! Не отдам — и баста!
— Ты чего раскричался? — услыхал он возле себя голос Алексея. — С кем это ты воюешь?
— Нет, Лёша, ты пойми…
И Митя рассказал о своём разговоре с командиром и о приказе немедленно сдать седло для нового пополнения.
— Нет, ты пойми… Значит, он меня и бойцом не считает. Не отдам — и баста! Имею я право не отдавать. Убьют в сражении — пусть седло забирают. А сам не отдам!
Первый раз Алексей видел Чапаёнка таким. Оказывается, парнишка зубастый. За себя, за свою честь постоять может. И Алексей тоже возмутился поступком Томилина, однако дисциплина есть дисциплина, и он сказал:
— Слушай, Митюха! Не дело ты, брат, толкуешь. Где это видано, чтобы у нас, в Красной Армии, командировы приказы не исполнять? Василь Иваныч узнает — по головке не погладит.
И вдруг великолепная мысль блеснула в Митиной голове. Он повесил седло на место и, сверкнув глазами, сказал:
— Ладно! Своевольничать не стану. Пойду прямо к Василь Иванычу. Расскажу ему. Как он прикажет, так и будет.
И, не подождав Лёшиного одобрения, Митя выскочил из конюшни и помчался к дому, где стоял Чапаев со своим штабом.
«НЕ ВЕЛЕНО ПУСКАТЬ!»
Одним махом Чапаёнок влетел на крыльцо дома, где помещался штаб.
— Мне к Василь Иванычу! — сказал он и шагнул в дверь.
Но часовой заслонил вход опущенной винтовкой:
— Не велено пускать! Товарищ Чапаев с военным комиссаром товарищем Фурмановым занят.
Что тут будешь делать! Митя упрямо стоял. Уйти нельзя, войти тоже. Как быть?
— Разговор у меня больно важный… — начал было Митя, но часовой был неумолим.
— Иди, иди, нечего тебе тут делать! Тоже мне, важный разговор… С каждым Василь Иванычу разговоры разговаривать — времени не хватит.
С растерянным и несчастным видом Митя начал спускаться с крыльца. Вдруг его окликнул весёлый знакомый голос:
— Эге, Чапаёнок! Здорово! В гости пришёл?
Позвякивая шашкой, прямо к штабу шёл Петя Исаев.
Митя не успел рта раскрыть, чтобы объяснить, зачем и для какого дела нужен ему Чапаев, — Петя Исаев сам легонько подпихнул его вперёд, прямо на порог:
— Идём, идём! Василь Иваныч недавно поминал тебя.
Высоко подняв голову, Митя прошёл мимо часового.
НАД КАРТОЙ
Теперь на всех приказах, рапортах и донесениях стояли две подписи: «Начальник дивизии В. Чапаев» и «Военный комиссар Д. Фурманов».
Фурманов был в дивизии недавно, с февраля месяца, но уже заслужил общую любовь и уважение. Командиры и красноармейцы считались с каждым его словом, а Чапаев не принимал без него ни одного решения.
Когда Петя Исаев позвал Митю к Чапаеву, он не знал, что у него находится военный комиссар.
На большом столе у окна была раскинута карта… Чапаев стоял спиной к двери с циркулем в руках. Косые лучи утреннего солнца пробивались сквозь деревья за окном. И пятна света на столе, на руках Чапаева казались чуть зеленоватыми.
За этим же столом сидел и Фурманов, записывая короткие, отрывистые замечания Чапаева и цифры, которые он называл.
Чапаев и Фурманов обдумывали предстоящий поход на Уральск. И оба, глядя на карту, уже видели на ней не извилисто нарисованные линии речек и дорог, не зеленоватые пятна кустов и лесов, не коричневую окраску гор и пригорков, а настоящие бескрайные уральские степи, пересохшие от июньской жары речушки, колодцы, засыпанные и уничтоженные отступающим врагом, поломанные мосты, сожжённые селения, овраги, бугры…
То заложив руки за спину, то вновь берясь за циркуль, Чапаев всё возвращался к карте, вымеривая и прикидывая, а Фурманов сидел, не поднимаясь, поглощённый своими вычислениями, то и дело заглядывая в записную книжку.