Мужики тем временем толкуют о том, как приняться за охоту.
Юрай пьет медленно, думая о своем. Сдвинула брови и ушла в дом. Ладно, Полана, когда-нибудь и ты захочешь поговорить: так, мол, и так, Юрай. А я сдвину брови да пойду в трактир. Погляжу, придется ли это тебе по душе. Что у меня рожа страшна, глаза гноятся, что ли? Или рот кривой, как у нищего Ласло? Да, постарел я, сожрала меня шахта, одни жилы остались да спина. Досыта полазил на четвереньках в забоях. Одни руки да коленки остались. Видела бы ты, в каких дырах приходилось добывать уголь! До сих пор харкаю черной пылью. Мало чем я могу поправиться, Полана, но работать умею, голубка, увидишь…
— Эй, американец, — с усмешкой кричит Феделеш Гейза, — что же не покажешься! Верно, пришел угостить земляков!
Гордубал кивает головой.
— Пришел, пришел! Угощу, да по-американски: корчмарь, подай Гейзе кружку воды! А коли тебе этого мало, Гейза, возьми ведро, заодно рожу умоешь.
— А что тебе до моей рожи? — смеется Гейза. — Была бы моей жене по сердцу.
Юрай хмурится — какое мне дело до твоей жены? Вот и угощай таких. Да я бы угостил! Ей-богу, соседи, я бы рад выпить с вами, крепко обнять вас и — петь, петь, прикрыв глаза… Да только на другие дела пригодятся мне доллары. Затея есть у меня, соседи, хорошая затея, американская. Вот подождите, начну ломать камень… «Эге, — скажут, — Гордубал-то, видно, спятил, мало, что ли, у нас каменьев!» А время придет — увидите, как американец из камня добудет сметану.
Михал Феделеш запевает, другие подтягивают. Эх, хорошо посидеть с дружками. Давненько не слышал я песен, давненько! Юрай прикрывает глаза и вполголоса начинает подпевать, полузакрыв глаза. Понемногу он расходится и вдруг — с чего это, черт возьми, он так распетушился? — запевает во весь голос, покачиваясь в такт песне.
— Эй ты! — кричит Феделеш Гейза. — Кто с нами не пьет, тот и не поет. Пой себе дома, Гордубал!
— Или Штепана пошли сюда, — вставляет Федюк, — он, говорят, поет почище твоего.
Юрай встает, громадный, долговязый, макушка под потолок.
— Пой себе, Гейза, пой, — говорит он мирно, — я все равно домой собрался.
— А чего дома-то делать, — ухмыляется Михал Феделеш. — Там у тебя батрак есть.
— Богач нашелся! — роняет Гейза. — Батрака для жены нанял…
Гордубал быстро оборачивается.
— Гейза! — процедил он. — Ты про кого это?
Гейза насмешливо глядит на него и покачивается на носках.
— Про кого? Есть тут у нас один.
Мужики поднимаются с лавок.
— Оставь его, Гейза, — уговаривает Варварин.
Кто-то берет Гордубала за плечи и дружески тянет из трактира.
Гордубал вырывается и вплотную подходит к Феделешу.
— Ты про кого это? — повторяет он хрипло.
— Дурень у нас только один, — раздельно произносит Гейза Феделеш и вдруг, точно стегнув Гордубала хлыстом, добавляет: — Потаскух, как Полана, хватает.
— Выходи вон! — ревет Гордубал и проталкивается к выходу. Гейза спешит за ним, торопливо раскрывая в кармане нож. Эй, берегись, Гордубал, получишь удар в спину! Но Гордубал знай пробирается к дверям, а Гейза за ним, крепко зажав в кулаке нож так, что даже рука вспотела.
Все бросаются вон из трактира. Юрай поворачивается к Феделешу.
— Ты! — хрипит он. — Ну, подходи.
Гейза тяжело дышит и, пряча нож за спиною, готовится к прыжку. Длинными, как оглобли, ручищами Гордубал обхватывает Гейзу, прижав ему руки к бокам, подымает на воздух, поворачивается и кидает оземь. Гейза, присев, сипит от ярости. Снова поднимает его Гордубал и снова швыряет оземь, словно толчет щебень. И вдруг у Гейзы подламываются ноги, он падает навзничь, разметав руки, и — трах! — стукается головой о какую-то кадушку; и вот лежит замертво — не человек, а куча тряпья.
Гордубал тяжело дышит и поводит налитыми кровью глазами.
— Откуда я знал, что там кадушка? — бормочет он, точно оправдываясь.
Но тут на его голову обрушивается удар. Второй, третий. Два, три, четыре человека сосредоточенно колотят Гордубала доской по голове, так что гул идет.
— Отстаньте, — рычит Гордубал, размахивая в темноте руками, бьет кого-то по носу и падает, тщетно порываясь встать.