Виктор. Слезы? Это у него слюнки потекли из глаз. От того, что он может увидеть…
Ирис. А ну вас! Феликс, разве вы ничего не видите?
Феликс. Неправда, что у меня слезы на глазах. Честное слово, нет!
Ирис. А ну, покажитесь. Взгляните-ка мне в глаза, быстро.
Виктор. Раз, два, три, четыре… Так я и знал, что он долго не выдержит.
Ирис (смеясь). А ну-ка, Феликс, быстро, какого цвета у меня глаза?
Феликс. Лазурно-голубые!
Ирис. Скажете тоже! Карие. Ах, кое-кто уверял меня, что они золотистые. Терпеть не могу голубых глаз. Такие холодные, бесчувственные. Вот, например, у бедняжки Клитии голубые глаза. Вам они нравятся, Феликс?
Феликс. У Клитии? Не знаю. Да, у нее красивые глаза.
Ирис. Ах, бросьте, ведь у нее такие тощие ноги, просто ужас! Как плохо вы, поэты, разбираетесь в женщинах.
Виктор. Вы читали последнее стихотворение Феликса? (Вынимает из кармана журнал.) Оно напечатано в альманахе «Весна».
Ирис. А ну-ка, поскорей прочтите его вслух.
Феликс. Нет, нет, я не позволю читать. (Пытается встать.) Это плохие стихи, старые. Это уже давно пройденный этап.
Ирис (удерживает его). Сидите смирно, Феликс.
Виктор. Стихотворение называется «Вечное грехопадение».
Феликс (затыкает уши). Я не хочу, не хочу, чтобы вы читали.
Виктор
(декламирует с пафосом)
Ирис. Это остроумно, правда, Виктор? Фу, Феликс, и откуда вы это взяли?
Виктор
Ирис. «Упасть» — это мне понятно. Но что значит «паденье — consummata». Как это понимать?
Виктор. Это значит, что любовь… м-м… достигла своей цели…
Ирис. Какой цели?
Виктор. Ну, самой прямой…
Ирис. Фу, это неприлично! Феликс, и вы написали такую фривольность? Я вас боюсь! Вы так испорчены. И всегда ваша латынь безнравственна?
Феликс. Смилуйтесь, Ирис. Я же говорил, что это очень плохие стихи.
Ирис. Чем плохие?
Феликс. В них нет самого… самого… самого главного…
Ирис. Ага!.. Слушайте, Виктор, поищите-ка в саду мой веер, я его где-то потеряла.
Виктор. О, пожалуйста, не стану мешать. (Уходит.)
Ирис. Живо, Феликс, скажите мне то, самое главное. От меня можете ничего не скрывать.
Феликс. Ирис, Ирис, как вы можете терпеть его около себя? Этого старого фанфарона, этого мышиного жеребчика, этого истаскавшегося сатира!
Ирис. Это Виктора-то?
Феликс. Как низок его взгляд на вас, на любовь, на все в мире. Такой циничный, такой… такой… такой жестокосердный! Как вы все это можете терпеть?!
Ирис. Бедняжка Виктор, он так не любит себя утруждать… Нет, Феликс, поговорим лучше о поэзии. «Все клонится куда-то»… (Опускается на подушки.) Феликс, у вас громадный талант. «Мамзель, упасть бы вместе!» Боже, сколько страсти в этих строках! У поэтов бешеный темперамент, не правда ли, Феликс?
Феликс. О Ирис, эти стихи для меня уже давно пройденный этап.
Ирис. Если б только эта латынь не была такой вульгарной! Я все, все стерплю, Феликс, только не грубые слова. С женщинами нужно быть деликатным. Вот если бы вы меня сейчас поцеловали, разве вы назвали бы это каким-нибудь страшным словом?
Феликс. Поцеловать вас! Разве я осмелился бы, Ирис!
Ирис. Молчите! Вы, мужчины, на все способны. Нагнитесь ко мне, Феликс. Скажите: кому вы посвятили эти стихи? Клитии?
Феликс. О нет, уверяю вас…
Ирис. Кому же?
Феликс. Никому, честное слово, никому. Вернее, всем женщинам в мире.
Ирис (приподнимаясь на локтях). О, боже, вы столько их… con… con… как это называется?
Феликс. Клянусь вам, Ирис…
Ирис (опускается на подушки). Феликс, вы страшный соблазнитель. Скажите, сколько у вас было любовниц?
Феликс. Вы никому не расскажете, Ирис? Честное слово?
Ирис. Никому.
Феликс. Так знайте же… ни одной.