везде что-то красивое, прелестный уголок, где хорошо и куда мог бы возвращаться памятью всю жизнь. Вспомни когда-нибудь тот деревянный крест на маленькой площади, белой и тихой, как келья девы в монастыре; милые кроткие баррио с самыми узкими уличками и самыми красивыми крошечными площадями на свете...
Да, все это было, был сумрак, и дети на улицах плясали севильяну под ангельские звуки шарманки; там где-то есть Casa de Murillo[264] — господи, да живи я в нем, я, наверное, мог бы описывать только самые деликатные и отрадные вещи; и там же — красивейшее место на земле, называется Plaza de Dona Elvira[265] или Plaza de Santa Crus[266], — впрочем, это, кажется, два места, не знаю уж, какое красивее, и не стыжусь признаться, что едва не плакал там от умиления и от усталости. Желтые и красные фасады, зеленый сад посередине — сад из фаянса, буксов, мирт, детей и олеандров, — чеканный крест, вечерний колокольный перезвон; и среди всего этого аз, недостойный, потрясенно восклицаю: «Боже, да это сон, это сказка!..»
А потом остается только молчать, растворяясь во всей этой красоте. Быть бы сейчас молодым и пригожим, иметь звучный голос, приударять за красоткой в мантилье — большего, кажется, и не надо. Довольно одной красоты. Красота красоте, впрочем, рознь: очарование Севильи — как-то очень сладостно, интимно и любовно; она по-женски теплая, с крестиком на груди, вся дышит ароматом табака и мирты, блаженно замерла в беспечной лени, полная сладострастной неги и достоинства. Будто вокруг не улички и площади, а коридоры и патио в доме одного приятного семейства; ходишь чуть не на цыпочках, только никто не спросит: «Что тебе здесь надо, caballero indiscrete?»[267]
(Есть там один большой коричневый дворец, богато изукрашенный, в стиле барокко; я думал, это королевский замок, а оказалось — государственная табачная фабрика, та самая, на которой крутила сигареты Кармен. Эту Кармен берут на фабрику и по сей день в больших количествах, за ухом ее цветок олеандра, и живет она в Триане, дон Хосе стал жандармом в треугольной шляпе, а испанские сигареты и теперь очень крепкие и черные, оттого, вероятно, что делают их жгуче-черные девушки из Три- аны.)
Rejas у patios
Если севильские улицы напоминают вам коридоры и дворики, то окна людских жилищ — птичьи клетки, развешанные по стенам. Знайте, что они все без исключенья зарешечены и выдаются вперед; решетки называются rejas и иногда со всем кузнечным мастерством до того искусно выведены разными спиралями, пальметтами и всевозможными затейливо перегнутыми и перекрученными прутьями, что и впрямь остается лишь петь под таким окном серенаду о sus ojitos negros[268] или mi triste corazon[269] (м-брум-брум, м-брум-брум, — под аккомпанемент гитары). Oiga, niña:
270
Так слушай, девочка: