Ну, наконец-то; решите (или предпочтете «отфутболить» к другому) за полторы минуты. Но посетитель все не уходит, он хочет дать вам понять, что побеспокоил вас не только ради личного, эгоистического интереса, нет, хочет он уверить вас, «дело» было только предлогом, маленьким предлогом для беседы, обмена мнениями и опытом…
Вы верите, что я ему десять раз жал руку, прежде чем он наконец убрался?
Это одна разновидность. Другая — господин руководитель отдела (господин редактор), к которому вы пришли с просьбой. Вам нужно о чем-то разузнать, что-то попросить, дело-то минутное, думаете вы. Входите в приемную, прислуга, секретарь, курьер говорит вам: «Пожалуйста, подождите минутку, господин (советник, директор, начальник отдела, редактор…) занят, у него посетитель». Ну, ладно, ждете четверть часа, полчаса, час. Чертыхаетесь про себя, — мелочь, из-за которой пришли, того не стоит, но уж раз столько прождали, придется дождаться… Еще минут через пятнадцать из дверей вылетает посетитель, который был у господина советника (шефа, профессора), с красными ушами и каплями пота на носу. Вы окидываете его ненавидящим взглядом (ну и разболтался ты, парень). Господин советник (директор) вас любезно приветствует, сетует на массу дел, припоминает общих знакомых, расспрашивает, где вы провели лето. «В Крконошах? Бог мой, восклицает он радостно, я там был лет тридцать тому назад, году в тысяча девятисотом и с покойным Матоушеком! Ведь он был из Кутной Горы, мы с ним вместе слушали профессора X…»
Короче, поверите ли, я просидел у этого человека полтора часа как на угольях, нос у меня вспотел и уши стали красными, прежде чем я успел вставить несколько слов о деле, из-за которого пришел и к которому, как выяснилось, этот господин не имел ни малейшего отношения.
Поэтому сегодня я пишу: будьте кратки!
1921
40 000
© Перевод Н. Замошкиной
Говорят, на матче «Селтик»[238] — «Спарта» было 40 000 зрителей. Я там не был, не считал, но охотно верю. 40 000 зрителей — это значит, что там был каждый десятый житель Праги, если причислить к ней Грдлоржезы[239], Гостиварж и другие исторические местечки.
Ради доброго слова отмечу, что это свидетельствует о спортивной зрелости нашей общественности, но…
Но в кои-то веки в рубрике «Искусство» появляется радостная заметка: «Выставка пользуется необыкновенным успехом — на сегодняшний день ее посетило более тысячи зрителей».
Другой раз премьера, ну, допустим, «Дон-Карлос», и в отчете читаем: «Несмотря на пышные костюмы, театр был полупустой». Во всех пражских театрах, где пестуется хоть капля искусство, мы насчитаем восемь — десять тысяч мест, а если выдастся более или менее погожее весеннее воскресенье, уверен, что во всех пражских театрах, вместе взятых, не насчитаешь и трех тысяч зрителей. А на матче «Селтик» — «Спарта» было 40 000. Да еще было торжественное открытие Стадиона, играли в футбол, бегали, гребли, маршировали в двадцати разных местах. Если кому-нибудь в то воскресенье приспичило играть на скрипке или на губах в концертном зале, он бы навряд ли наскреб публики на партию в алагер. Потому что 40 000 были на Летной[240], так же как «70 000 нас под Тешином, под Тешином»[241].
Еще с тех времен, когда я был левым крайним, помню, как это волнует — забить гол или дать бутцей по ноге нападающему противника, но помню и другое — на каком-то международном матче, куда мне достали билет, меня волновало только одно: что, собственно, видят стоящие в проходах люди и как они вообще могут дышать. Вопроса этого я так и не решил, потому что больше я туда не ходок, даже если мне пообещают в награду обол в древнегреческой валюте. Но я предполагаю, что в этом есть какое-то неведомое мне наслаждение ничего не видеть, толкаться, сопеть, вонять, ощущать на животе чей-то локоть, между ребрами чье-то колено и про себя утешаться, что всем, кто рядом, и прочим тридцати тысячам так же плохо. Думаю, что люди туда ходят из зловредности, чтобы своим присутствием еще усугубить и без того невыносимую ситуацию на стадионе. «Ну, погодите, голубчики, — думает, наверное, каждый, кто стремится на матч, — уж я вам подпорчу воскресный денек, уж я потопчусь по ногам, потолкаюсь, потянусь во весь рост, чтобы вам ничего не увидеть, раз мне ничего не видно, буду грубить, сопеть, как не скажу кто, то-то будет веселье, когда вы разозлитесь на меня, а я на вас и каждый из нас на каждого другого за то, что тот тоже здесь». Судя по всему, это какой-то источник злобного веселья, и мне понятно, почему туда устремляется вся Прага (включая Грдлоржезы и прочее).
240
Летна — возвышенная равнина на левом берегу Влтавы в черте Праги, где находится большой плац для парадов, спортивные сооружения, парки и скверы.
241
«70 000 нас под Тешином, под Тешином» — начальные строки стихотворения выдающегося чешского поэта Петра Безруча (1867–1958) «70 000» из сборника «Силезские песни» (1909).