На пороге девятого десятка[274]
© Перевод О. Малевича
Так и хочется сказать, что Дж.-Б. Шоу опять преувеличивает, когда позволяет распространять о себе слух, будто ему восемьдесят лет. Человек, который еще в этом году совершил прогулку в Мексику и не побоялся дьявольских чудес Голливуда, уж во всяком случае, не похож на восьмидесятилетнего юбиляра, каким мы его себе обычно представляем. И мы не верим высказанному им недавно намерению покинуть театр. Дух столь блестящий и непоседливый не может предаться удовольствиям отдыха. Шоу не только будет писать, и писать с таким дерзким пафосом, о каком свидетельствует его последняя пьеса «Миллионерша», — он и сам по-прежнему останется одним из величайших актеров нашего столетия, который привык быть на глазах у публики и удивлять ее своей экспансивной и почти безответственной живостью. Дж.-Б. Шоу — уже не только писатель, но и авторитетная общественная инстанция; он — характерное проявление нашего переходного и беспокойного века, но проявление характерное, так сказать, наизнанку, поскольку Шоу всем своим существом противоречит настроениям толпы и политическому духу времени. Нашей эпохе нужен свой Дж.-Б. Шоу, чтобы подрывать ее устои и подвергать их осмеянию. И эта эпоха еще долго будет в нем нуждаться. Вот почему мы отмечаем не столько восьмидесятилетие великого ирландца, сколько его вступление в девятое десятилетие жизни.
Г-Дж. Уэллс[275]
© Перевод О. Малевича
С первого взгляда его можно принять за коммерсанта, судью или еще какого-нибудь обыкновенного смертного; ему не дашь больше шестидесяти, хотя в действительности он отмечает семидесятилетие. Плотный, коренастый, но все еще в хорошей форме, как говорят спортсмены. Со многих точек зрения — типичный современный англичанин. Притом один из самых оригинальных людей нашего века.
Среди современных писателей и мыслителей Уэллс выделяется необыкновенной универсальностью; как писатель он соединяет склонность к утопическим фикциям и фантастике с документальным реализмом и огромной книжной эрудицией; как мыслитель и толкователь мира с поразительной глубиной и самобытностью охватывает всемирную историю, естественные науки, экономику и политику. Ни наука, ни философия не отваживаются на создание такого аристотелевского синтеза всего современного познания и всех перспектив человечества, какое по плечу писателю Уэллсу; в духе Коменского мы могли бы сказать, что он является величайшим пансофистом наших дней[276]. Но вдобавок к тому и сверх того Уэллс не ограничивается познанием и систематизацией исторического опыта человечества; для него этот опыт — только предпосылка будущего прогрессивного мироустройства. Этот всеобъемлющий исследователь одновременно является одним из самых настойчивых реформаторов человечества — он не стал догматическим вожаком и пророком, но избрал роль поэтического открывателя путей в грядущее. Он не предписывает, что нам следует делать, но намечает цели, которые мы можем поставить перед собой, если разумно используем все, чему нас учит история и физический мир.
Г.-Дж. Уэллс никогда не будет принадлежать исключительно истории литературы, в равной мере и, возможно, в еще большей степени он войдет в историю человеческого прогресса.
Пример цельного человека
© Перевод О. Малевича
Не стало еще одного из тех, кого в полном смысле слова можно назвать человеком двадцатого столетия. Есть много писателей, которые были поэтами более возвышенными, утонченными или полифоничными, чем великий русский босяк; но мало кто в такой степени олицетворял свою эпоху и свой народ, как он. Горький для нас — это не только литература. Это также, и даже в первую очередь, реальная жизнь и реальная человеческая судьба, исполненная величия вплоть до своего славного апогея. Судьба талантливого сироты, бродяги, на долю которого щедрой мерой было отпущено нищеты и горя, не исключая болезни пролетариев — чахотки; следовательно, судьба человека, наделенного огромным опытом и сверх того — неистовой жаждой высказать его со всей силой правды, со всей болью раненой человеческой совести. И затем дальнейший путь — вплоть до завершения, которое у человека, столь свободного и сильного, приобрело характер героического апофеоза; вплоть до беззаветного служения своему народу и своей стране, которому были целиком отданы последние годы жизни Максима Горького. Литературные кумиры меркнут, духовные течения уходят в прошлое, но Максим Горький вечно будет кладезем потрясающего человеческого опыта и, кроме того, живым примером цельного человека: это писатель, который без колебаний и навсегда стал слугой и боевым соратником своей трудной эпохи.
274
Чапек познакомился с Шоу в 1924 году во время своего пребывания в Англии (см. «Письма из Англии», т. 5 наст. Собр. соч.). На анкету «Что вы думаете о Шоу?» («Народни а ставовске дивадло», 26 июня 1927 г.) Чапек отвечал так: «Характерная черта Дж.-Б. Шоу — то, что у него нет преемников. Нет никого, кто бы осмелился ему подражать». В том же году он назвал Шоу крупнейшим драматургом современности. Чапек опубликовал юбилейные заметки к семидесятилетию и семидесятипятилетию Шоу. Узнав о смерти Чапека, Шоу с горечью писал: «Почему вместо него не умер я!» («Дейли Экспресс», 27 декабря 1938 г.).
275
Чапек познакомился с Уэллсом, как и с Б. Шоу, в 1924 году в Англии и гостил в его загородном доме в Истон-Глейб, о чем он пишет в «Письмах из Англии». Они переписывались и еще дважды встречались в Праге.
276
…в духе Коменского мы могли бы сказать, что он является величайшим пансофистом наших дней. — Я.-А. Коменский предполагал создать пансофию («всеведение» — древнегреч.) — философскую систему, которая должна была бы стать основой общечеловеческой гармонии.