Я знаю, народы сегодня так ужасно далеки друг от друга, что поневоле в голову лезут черные мысли; правда, многое вызывает злобу, и говоришь: никогда не забудем того, что произошло. Что сказать об этой небывалой разобщенности и отчужденности? Но — вот вспоминается Англия, и встает перед глазами красный домик в Кенте; старый человек все еще подстригает садовыми ножницами кусты, а девочка ровно и быстро катит на велосипеде. И, понимаешь, хочется с ними поздороваться: «How do you do? How do you do? — Хорошая погодка, не правда ли? — Yes, very fine», — только и всего, а на душе стало бы легче. Можно было бы войти по каменным ступеням в баварскую пивную, повесить шляпу на вешалку и поздороваться: «Gruss Gott, meine Herren». Они признали бы в тебе чужестранца и заговорили тише, изредка окидывая тебя любопытными взглядами. Но когда увидели бы, что ты, так же как и они, вытираешь дно жбана о красную скатерть, стали бы доверчивее и спросили: «Woher, woher, mein Herr?» — «Aus Prag». — «So, so, aus Prag»[375] — удивились бы они, а один из них сказал бы, что бывал в Праге тридцать лет назад. «Eine schone Stadt»[376], — сказал бы он, и тебе это было бы приятно. Или ты остановился бы у пивной «Au rendez-vous des chauffeurs», крестьянин в синей блузе уже допил бы свой стакан белого вина и вытирал бы ладонью усы. «Fait chaud[377], — сказал бы ты. — A votre sante!» — «A la votre»[378], — ответил бы крестьянин, и говорить больше было бы не о чем, но ты бы сказал: «No, mon vieux[379], на вас я не сержусь, а что, если мы выпьем по стаканчику?» Ты мог бы улыбнуться испанскому младенцу — он уставился бы на тебя серьезными и торжественными глазами, черноволосая мамаша вдруг стала бы еще больше похожа на мадонну, а кабальеро-отец со шляпой на затылке что-то забормотал бы на непонятном тебе испанском языке. Но это не беда, не беда, только ребенок тебя не испугался бы! И еще, ты мог бы отрезать себе ломоть овечьего сыра. «Grazia, grazia»[380], — бормочешь с полным ртом и в ответ предлагаешь сигарету.
И все; для того, чтоб людям было хорошо вместе, особых рассуждений не требуется!
Что поделаешь, так страшно далеки народы друг от друга; и чем дальше, тем больше одиноки. Кажется, лучше никогда не высовывать нос из своего дома; лучше запереть ворота и закрыть ставни, и мое вам почтение! Мне ни до кого нет дела! Но закроешь глаза и тихо, совсем тихо шепчешь: «How do you do, старый человек из Кента? Gruss Gott, meine Herren! Grazia, signor! A votre sante!»
25 декабря 1938 г.
Иллюстрации
