Староста хмыкнул с важным видом.
— Чепуха. Все не так. Эти гунны дома-то с голоду подыхали, сволочь ленивая… Работать не умеют… Никакой цивилизации… а жрать-то хочется! Вот и двинулись на нас, чтоб… это… плоды нашего труда. Одно знают: пограбить, разделить добычу — и дальше, язычники проклятые!
— Гунны — непросвещенные язычники, — вставил священник. — Дикий, темный народ. Это господь нас так испытует; помолимся же, воздадим хвалу ему, и все опять будет хорошо.
— Кара господня! — снова пророческим тоном начал выкликать монах в лихорадке. — Бог карает вас за грехи, бог ведет гуннов, и истребит он вас, как истребил содомлян! За прелюбодеяния и за кощунства ваши, за черствость и безбожие сердец ваших, за жадность вашу и обжорство, за греховное ваше благоденствие и поклонение Маммоне отверг вас господь и предал в руки врагов!
Староста прохрипел с угрозой:
— Полегче, domine,[61] вы не в церкви, ясно? Гунны грабить явились. Сволочь голодная, оборванцы, голытьба…
— Это — политика, — стоял на своем бакалавр. — Тут замешана Византия.
Вдруг страстно заговорил какой-то смуглый человек, по профессии лудильщик:
— Какая там Византия! Это все котельщики, и никто другой! Три года назад шатался тут один бродячий котельщик, а у него была точно такая же маленькая тощая лошадь, как у гуннов!
— Ну и что с того? — спросил староста.
— Да ясно же! — кричал смуглый человек. — Этих котельщиков вперед пустили, разведать, где да что… Шпионы они были… Всю кашу только котельщики и заварили! Знает кто-нибудь, откуда они пришли? И вообще, что им тут было делать? Что, зачем, к чему они, когда есть в городе оседлый лудильщик? Хлеб отбивать… да шпионить! И в церковь-то сроду не ходили… колдовали… скотину заговаривали… шлюх за собой таскали… Всё — они, котельщики!
— В этом что-то есть, — задумчиво произнес бородач. — Котельщики странный народ, говорят, они сырое мясо жрут.
— Шайка воров, — подтвердил староста. — Кур воруют и вообще.
Лудильщика душило справедливое негодование.
— Вот видите! Твердят — Атилла, Атилла, а это все котельщики!.. За всем, за всем стоят эти проклятые котельщики! На скот порчу напустили… Понос на нас наслали… Все их дело! Их надо вешать, где только какой покажется! Или не знаете… не знаете вы про адские котлы? Не слыхали, что гунны на походе в котлы бьют? Любой ребенок поймет, какая здесь связь! Это котельщики навлекли на нас войну! Котельщики всему виной!.. А ты! — с пеной на губах вскричал он, указывая на беглого парнишку. — Ты тоже котельщик, ты союзник и лазутчик котельщиков! Затем и пришел… хочешь нас обмануть, котельщик проклятый, хочешь нас котельщикам выдать!..
— Повесить его! — взвизгнул фальцетом раздражительный горожанин.
— Погодите, люди! — орал староста, силясь перекричать шум. — Дело надо расследовать! Тихо!
— Чего там еще церемонии разводить! — пронзительно крикнул кто-то.
Стали сбегаться женщины.
В ту ночь зарево поднялось и на северо-западе. Сеял мелкий дождик. Пять человек умерли от дизентерии и кашля.
Парнишку повесили после долгих пыток.
1932
Иконоборчество[62]
© Перевод Н. Аросевой
К Никифору, настоятелю монастыря св. Симеона, явился некий Прокопий, известный ученый, знаток и страстный коллекционер византийского искусства. Он был явно взволнован и, ожидая настоятеля, нетерпеливо шагал по монастырскому коридору со стрельчатыми сводами. «Красивые у них тут колонны, — подумалось ему, — видимо, пятого века. Никифор может нам помочь. Он пользуется влиянием при дворе и сам некогда был художником. И неплохим живописцем. Помню — он составлял узоры вышивок для императрицы и писал для нее иконы… Вот почему, когда руки его скрутила подагра и он не мог больше работать кистью, его сделали аббатом. Но, говорят, его слово все еще имеет вес при дворе. Иисусе Христе, какая чудесная капитель! Да, Никифор поможет. Счастье, что мы вспомнили о нем!»
— Добро пожаловать, Прокопий, — раздался за его спиной мягкий голос.
Прокопий порывисто обернулся. Позади него стоял высохший, ласковый старичок; кисти его рук утопали в длинных рукавах.
— Недурная капитель, не правда ли? — сказал он. — Старинная работа — из Наксоса[63], сударь.
62
Иконоборчество — борьба с почитанием икон в Византийской империи в VIII–IX веках. Проводилась византийскими императорами с целью захвата монастырских владений и поддерживалась военно-земельной знатью. В азиатской части империи обрела характер народного движения.