Правда, некоторые особенно большие декорации возводятся под открытым небом на территории киностудии. Например, средневековый город, деревенский двор с амбаром и хлевом, сельская площадь или поле битвы не поместились бы в павильоне. И вот рядом с павильоном вырастает целый поддельный город из досок, жердей и гипса, — разумеется, только фасады, подпертые сзади стойками и досками; проводят из ателье кабели и, понося на чем свет стоит ненадежное солнце, снимают на вольном воздухе при искусственном освещении. Когда съемки закончены, средневековый город так и остается рядом с сельской усадьбой, ибо нерентабельно возиться с его разборкой. Декорации разваливаются сами собой, напоминая город после бомбежки. Вообще территория киностудии всегда завалена всяческим хламом — досками, ненужными декорациями, гипсовыми архитектурными деталями, поломанным реквизитом и т. д. Когда смотришь на эти кучи хлама, невольно думаешь, что там, наверное, похоронены и угасшие кинозвезды…
Снимаем
— Ну, начнем снимать! — произносит режиссер в белом халате.
— А это что такое? — осведомляется элегантный мужчина, загримированный в коричнево-красных тонах и похожий поэтому на вареную сосиску.
— Это ваш кабинет. Будем снимать в нем кадр третий и сорок первый.
— Какой раньше?
— Все равно, хотя бы третий. Вы будете сидеть за письменным столом, в дверь постучат, и вы скажете: «Войдите». Вот и все. Давайте попробуем.
Загримированный садится за письменный стол.
— А что мне пока делать?
— Можете писать.
— На чем? Бумаги нет.
Режиссер всплескивает руками.
— Ну на что это похоже?! Почему у пана Валноги нет бумаги? Господа, если я говорю письменный стол, значит, на нем должна быть бумага, неужели непонятно? Пан Войтишек, видели вы когда-нибудь письменный стол? Видели? А была на нем бумага? Не была? Гм… Так положите туда какую-нибудь бумагу, чтобы можно было репетировать. Итак, тихо, господа, начинаем.
В ателье раздается стук молотков. Режиссер приходит в ярость.
— Что еще там? Если я сказал — тихо, должно быть тихо. Кто стучит?
— Надо докончить декорации, — объясняет голос.
— Так пусть стучат тихо! — рявкает режиссер. — Здесь репетиция. Итак, внимание! — Он ударяет в ладоши. — Моленда стучит в дверь, Валнога поднимает голову и говорит: «Войдите». Где Моленда?
— Здесь! — слышится из угла, где другой краснокожий оживленно беседует с какой-то девицей, явно не имеющей отношения к ателье. — Что я должен делать?
— Постучать в дверь и, когда Валнога скажет: «Войдите», — войти. Все. Начинаем. Стучите!
Моленда стучит в дверь. Валнога поднимает голову…
— Стоп! — восклицает режиссер. — Стучите нежнее. Слегка и нерешительно. Повторить.
Стук. Валнога поднимает голову: «Войдите!»
— Стоп! — кричит режиссер. — Совершенно безразличным голосом: «Войдите!»
— Войдите!
— Чуточку громче, иначе не слышно за дверьми. «Войдите!»
— Войдите!
— Нет, вот так: «Войдите!»
— Войдите!
— Это уже лучше. Еще раз, господа, постучать и…
— Войдите!
— Отлично! Дайте свет! — кричит режиссер, задрав голову к потолку. — Еще света! Больше света на Валногу. Черт побери, ну включите вон те юпитеры! И светите не на письменный стол, а на Валногу, я же сказал! За окном тоже должен быть свет. Что? Там нет юпитера? Господи, поставьте его туда и не задерживайте нас.
Проходит полчаса.
— Так как же? — кисло говорит Валнога за письменным столом. — Будем наконец снимать?
— Сейчас, сейчас!.. Поставьте туда дуговую лампу. И осветите эту сцену. Так хорошо? — спрашивает режиссер у ягодиц, торчащих из-под съемочного аппарата.
— Роскошно! — отвечают ягодицы. — Только задняя стена слишком отсвечивает.
— Меньше света на заднюю стену! — ревет режиссер. — Хорошо?