Вот это установление столь далекой связи, как петух и полет, сделанное Чаплыгиным мгновенно, и поражает слушателей, когда им рассказывают случай с петухом.
Установление далеких связей проходит бессознательно, так как помнится только вывод, решение задачи; отдельные же этапы сложного процесса забываются, отбрасываются автоматически, как ненужные более леса при окончании постройки здания.
Тогда говорят: интуиция, озарение, чутье.
Имевший возможность много раз за шестнадцать лет совместной работы в Коллегии наблюдать Сергея Алексеевича во время напряженной работы ума Георгий Александрович Озеров рассказывает:
«Не могу забыть удивительную особенность Сергея Алексеевича по восприятию сообщений, которые ему приходилось выслушивать. Так как большинство его окружения составляли инженеры, то обычно они стремились к тому, чтобы свои соображения представить в виде наглядных графиков. Когда такой доклад обсуждался, Сергей Алексеевич почти никогда на эти графики не смотрел.
Казалось, что он вообще не очень внимательно слушает, и можно было подумать, что он даже несколько дремлет. В то время как на самом деле у него происходил совершенно своеобразный, по-видимому, процесс восприятия. Всю информацию сообщения он превращал у себя в голове в чисто математические представления. И вдруг, совершенно неожиданно как будто, произносил: „А вы знаете, вот эта кривая не очень-то логична“, — и доказывал уже чисто математически, что ход кривой, исходя из физических предпосылок, не должен быть таким, как это графически изображено. Что касается лично меня, то я, пожалуй, первый раз в жизни наблюдал именно такую особенность восприятия технических сведений, которая была у Сергея Алексеевича».
Восприятие основано на памяти и воспоминании и обусловлено деятельностью ума, связывающего опредепенным образом извне поступающий материал, так что, собственно, рассказчик наблюдал процесс мышления, раздельные моменты которого мы обыкновенно не сознаем.
Вне пределов математики и механики Сергей Алексеевич чаще всего и не мог объяснить, на чем основан тот или иной его вывод, предвидение, предчувствие. На этот вопрос он не отвечал даже дочери, а между тем в отношении Ольги Сергеевны его прозорливость граничит с ясновидением.
Ольга Сергеевна оставила Высшие женские курсы на четвертом курсе, уступая страстному влечению к театру. Впрочем, она пообещала отцу вернуться на курсы, когда испытает себя на настоящей сцене.
— Артистка балета служит до сорока лет, — сказала она. — Когда мне будет сорок, я брошу сцену и окончу вуз…
В первый год Октябрьской революции московский «Театр оперы Зимина» перешел к Московскому Совету. Он стал именоваться Оперным театром Московского Совета рабочих депутатов, а затем объединился с Государственным академическим Большим театром и стал числиться филиалом ГАБТа.
Ольга Сергеевна по конкурсу была принята в этот театр солисткой балета и оставалась$7
Наивысшее удовлетворение Ольге Сергеевне принесло признание отца. Ему случилось прожить несколько дней в Одессе, где проходили гастроли филиала. После одного из спектаклей он сказал с растроганной улыбкой:
— Да, ты была права, ты выбрала правильно свой путь…
Вспоминая об этом признании, как об исполнении мечты всей жизни, Ольга Сергеевна рассказывает:
— Раньше, когда я училась на курсах, а он был директором, то про меня говорили: «Это его дочь». В Одессе же он услышал наоборот, как про него говорили: «Это ее отец!»
В связи с гастрольными поездками произошел раз такой случай. Дело было в Казани. Ольга Сергеевна с группой молодежи знакомилась с городом, его знаменитой Башней Сююумбеки, с древним кремлем, краеведческим музеем. Когда все шли по Вознесенской улице гурьбой, не помещаясь на узком тротуаре, кто-то поднял голову, что-то рассматривая. За ним все стали смотреть на небо. Подняла голову и Ольга Сергеевна — в тот же момент запряженный в ломовую телегу битюг ударил ее окованной железом оглоблей в плечо, едва не сбив с ног.
Неожиданность удара, сильная боль, испуг ошеломили маленькую, изящную балерину, но рука двигалась, и все происшествие вечером перед выходом на сцену было скрыто толстым слоем пудры на посиневшем плече.
В этот момент артистке подали телеграмму: «Что случилось? Отвечай. Отец».
— Какое совпадение! — воскликнул ее партнер, заглянув в телеграмму.
— Никакого! — отвечала она. — Я строго выполняю наказ отца и аккуратно пишу ему два раза в неделю. Сегодня он как раз должен был получить очередное письмо.
В другой раз Сергей Алексеевич ждал дочь в Кисловодске, где проходил курс лечения. Ольга Сергеевна задержалась в Москве. Зная, как отец не любит людей, не исполняющих обещаний, будь то жена или дочь, она взяла билет на самолет, чтобы быть в Кисловодске в условленный день.
Сергей Алексеевич никогда не пользовался воздушным транспортом. В те годы ответственным работникам и авиаконструкторам запрещалось летать на самолетах. Он предупреждал и дочь не соблазняться быстротой воздушных сообщений.
Накануне вылета из Москвы Ольга Сергеевна получила телеграмму: «Выезжай поездом. Билет брось. Отец».
Ольга Сергеевна, веруя в его непогрешимость, выполнила его желание и только спросила вечером, глядя на синие вершины гор:
— Но как ты все-таки мог узнать, что я и билет взяла на самолет?
— Хорошо знаю твой характер… — ответил Сергей Алексеевич.
«У С. А. Чаплыгина был точный и ясный ум, — справедливо напоминает нам В. В. Голубев. — В его работах почти невозможно найти погрешности в технике вычислений, неточности в выводах, неясности в формулировках. И этот классически ясный ум был резко направлен против всех научных построений, в основе которых лежала некоторая неясность, неточность».
Полный хозяин в области высшей математики и классической механики, Сергей Алексеевич относился равнодушно, если ие отрицательно, ко всем теориям и гипотезам, не доведенным до предельной точности и ясности, даже и лежащим вне пределов его области.
21 ЧАПЛЫГИН — АКАДЕМИК
Талант развивается из чувства любви к делу, возможно даже, что талант в сущности его и есть только любовь к делу, к процессу работы.
ГорькийВ феврале 1929 года хоронили последнюю из лучших русских женщин шестидесятых годов, Марию Александровну Бокову, жену Сеченова.
Народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко в некрологе, ей посвященном, писал:
«До самой своей смерти Мария Александровна поражала своей простотой, ясностью мысли, несмотря на свой преклонный возраст, и величайшей скромностью. Не раз я подсылал к ней корреспондентов, чтобы она поделилась воспоминаниями о своей эпохе, о своем замечательном муже, о Н. Г. Чернышевском, с которым Сеченовы были дружны. Она всегда отказывалась по скромности. Неподдельной скромностью и простотой дышит ее завещание: „Ни денег, ни ценных вещей у меня нет. Поэтому приходится просить приютившее меня учреждение принять на себя хлопоты и траты по моему погребению. Прошу похоронить меня без церковных обрядов, как можно проще и дешевле, подле могилы моего мужа“.
Это завещание читал над могилой Марии Александровны Семашко, о нем потом говорила вся Москва. На простом бумажном листке остались пятна расплывшихся чернил — то ли от крупных теплых снежинок, падавших на могилу, то ли от выпавших из глаз народного комиссара редких слез.
Завещательница умерла 94-летией старухой, но рука ее, рука „женщины-врача первого призыва“, не дрожала.