Трое людей, стоя на высоком тесовом крыльце, смотрели на полуптицу, запрокинув головы. Падуб только что вернулся с охоты — проверял ловушки, — но сложил добычу у ног и забыл о ней. Он уже узнал столь много об этом мире наверху — недоступным, загадочным и манящим оставалось только небо.
Даждь бережно поддерживал Златогорку за плечи. Женщина обнимала мужа, другой рукой накрыв большой высокий живот. Младенец чувствовал настроение матери и толкался, просясь наружу. Родители не сомневались, что будет сын, и выбрали первое, детское, имя — Прострел. Ему уже подходила пора появляться на свет — радостного события ждали со дня на день, но разыгралась буря и завалила снегом дорогу к замку. Ехать с женщиной, ожидавшей родов, по снежному бездорожью было опасно, а потому решили ближе к сроку позвать кого‑нибудь из знахарок. Собственно говоря, Даждь собирался выехать сегодня — ждал только Падуба, которого хотел оставить подле жены.
Гамаюн издал еще один воинственный клич и воспарил в небеса, распарывая их словно серо–голубая игла. Он завис в вышине, трепеща крыльями и поднимаясь все выше и выше — его силуэт таял в небе.
— Возвращайся! — закричала первой Златогорка и, охнув, схватилась за живот — младенец отозвался на крик мощным ударом.
Даждь подхватил жену, но она уже оправилась и улыбалась ему.
— Давай назад! — закричал и он, призывно махая рукой.
Гамаюн вдруг замер, как неживой, и, сложив крылья, начал падать.
Он летел вниз, как сокол на добычу, но ветер подхватил его, завертел, словно осенний листок, и сразу стало ясно, что на сей раз отважный летун не справится. Златогорка закричала, испуганно оседая на пол. Даждь и Падуб вдвоем бросились к ней — и в этот миг Гамаюн тяжело рухнул на двор, перепугав всех еще больше.
— Видишь, что ты наделал! — в сердцах напустился на Гамаюна Даждь. — А что, если она теперь…
В этот миг Златогорка вдруг согнулась пополам, хватаясь за живот.
— Не могу, — простонала она сквозь зубы. — Ой, мама, все…
От неожиданности Даждь разжал руки, и, если бы не Падуб, подставивший плечо, женщина упала бы на крыльцо. Лицо ее исказилось, она дернулась, пытаясь встать, но только застонала, морщась.
— Видишь, что ты наделал? — повторил Даждь. — Видишь?
Гамаюн подпрыгнул на месте, встряхивая оперение.
— Ты не горюй, хозяин, — зачастил он. — Пусть она переждет, я приведу кого‑нибудь!.. Ты знаешь меня — я могу! Я справлюсь! Я быстро!.. Но если бы ты знал, что я видел!
— Потом, потом, — отмахнулся Даждь. — После расскажешь! Лети!
Гамаюн вскочил на занесенный снегом тын и вспорхнул прямо в ветер. Начинающийся ураган подхватил его, закружил, но Гамаюн выровнялся и полетел строго на север, к замку.
А с юга, прикрываясь снежной бурей, как щитом, подходили замеченные с высоты Гамаюном наемники Кощея. Они двигались не спеша, прочесывая горы.
* * *Ни Даждь, ни Падуб толком не знали, что делать с рожающей женщиной. Златогорка, побледневшая так, что было страшно на нее взглянуть, лежала на лавке и то стонала сквозь зубы, то хриплым голосом умоляла их не волноваться.
— Все пройдет, пройдет, — повторяла она как заклинание. — Мы с Живой говорили — мне еще целый день!.. Я отлежусь, вот увидите…
Она то дремала, что‑то шепча во сне, то просыпалась, в тревоге хватаясь за живот, то просила пить, то вставала и принималась ходить. Даждь не отлучался от нее ни на шаг. Падуб мялся у двери, не зная, уйти или остаться.
— Я слышал… — наконец подал он голос, — рожают в бане…
— Что ты стоишь? — тут же сверкнул на него глазами Даждь. — Беги живо!
У пекленца округлились глаза.
— Как? — прошептал он. — Мы что, сами?
— Самому мне не случалось, — молвил Даждь, — но я видел, как это делают другие… Ты мне поможешь?
Падуб кивнул и убежал готовить баню.
* * *Снаружи бушевала настоящая метель. В трех шагах ничего нельзя было увидеть. Короткий зимний день подошел к концу, и все погрузилось во мрак.
Сквозь завывание ветра ничего нельзя было разглядеть. Узкую тропку к бане замело, но Даждь на руках понес стонущую жену до спасительного тепла, где бережно, не обращая внимания на ее стоны и мольбы пополам с криками, раздел и уложил на лавку.
Бочком протиснулся в дверь Падуб, осторожно, чтобы не потревожить, положил подле веретено и нож и отступил, ожидая приказаний.
Златогорка страшно закричала, рванулась вверх, и пекленца как ветром сдуло. Захлопнув за собой тяжелую дверь, он привалился к ней спиной, отирая пот со лба и стараясь найти в себе силы вернуться — его помощь могла понадобиться.