Схватив дерево поудобнее, как палицу, Даждь крушил всадников, не давая им приблизиться. Меченосцев и пращников он сбивал наземь, копьеносцев оглушал. Смутно, краем сознания, он слышал, как хрустят сломанные кости и гулко трескаются черепа, бил и по всадникам, и по лошадям с одинаковой яростью и старался не считать врагов, кто уже пал и сколько еще уцелело.
Снег был усеян трупами. Даждь вертелся на пляшущем Хорее так, что к нему не решались подойти. Вокруг витязя образовался круг.
Несколько раз, слившись в одно целое, конь и всадник кидались вперед. Наименее проворные падали под ударами дубины, конец которой уже потемнел от крови и немного измочалился. Вражеских коней Хорс хватал зубами, позволяя Даждю добить еще одного врага.
В воздух взлетали стрелы и бессильно впивались в дерево — Даждь перехватывал их в полете. У стрелков не было возможности пристреляться, так как их цель постоянно двигалась. Однако, несмотря на то что наемники теряли и теряли всадников и лошадей — пешими выступали в основном оборотни, — кольцо постепенно сжималось. Ощетинившись и чуть не рыча, Хорс все чаще отступал, и Даждь вскоре понял — надо спасаться.
Но вот впереди, за спинами окруживших его воинов, за рядами пешцев–оборотней мелькнуло несколько всадников. Совсем малая горстка, но оттуда вдруг раздался отчаянный крик ребенка.
Голос своего сына Даждь узнал бы из тысячи других. Казалось, что ребенок отчаянно звал отца на помощь, молил о спасении. Забыв обо всем — и о том, что это наверняка ловушка, — Даждь очертя голову ринулся вперед.
Засвистела, вращаясь над головой, дубина, замелькали перекошенные лица, встающие на дыбы кони без всадников, захрустели ломающиеся копья и кости, крики ярости и боли слились в гулкий шум, над которым реял, как парус над бурным морем, крик младенца. И Даждь, как слепой, рвался на этот крик.
Он сам не заметил в угаре боя, как двинулись вперед пешие оборотни и как увяз в них Хорс, отчаянным ржанием подавая знак хозяину. Даждь не увидел, как пошли в ход мечи. Не услышал, как хрустнула в его руках надрубленная дубина. Он не понял, когда и как остался без оружия, но твердо знал, что даже голыми руками еще продолжал сражаться и еще убивал, прежде чем сразу десять человек повисли на нем, своей тяжестью смиряя его силу и уволакивая за собой.
Он сопротивлялся еще очень долго, пока его, уже связанного, не вытолкнули под самые копыта коня его врага и победителя.
Даждь чуть не упал на колени, но устоял и выпрямился. Несколько сабель и ножей упирались ему в грудь и спину, и двое дюжих наемников висели на локтях.
Прямо перед ним на приплясывающем коне сидел Кощей.
Непривычный к северным морозам, он кутался в меха так, что почти не видно было его раскрасневшегося лица. Длинные белые волосы казались заснеженными. Он неприязненно посмотрел в лицо пленнику тусклыми светлыми глазами. Кощей не любил и боялся холодов, он откровенно мерз, а Даждь и без сорванного в пылу боя полушубка не ощущал мороза.
— Наконец‑то мы встретились лицом к лицу, — произнес Кощей. — Рад тебя видеть, Даждь Сварожич с севера!
— Что я сделал тебе? За что ты преследуешь меня и мою семью?
— Ты мне ничего не сделал — сам. — Кощей старался говорить уверенно, но губы прыгали от холода, и он злился на себя за это. — Но есть кое‑кто другой. И его я не упущу!
Кощей сошел с седла и подошел к обрыву. Даждя подтолкнули ближе, но он уже все понял, и ужас поднялся в нем удушливой волной, когда один из полукровок–наемников протянул Кощею шевелящийся сверток. Очутившись в чужих руках, выбившийся из сил младенец заорал снова. Держа ребенка на вытянутых руках, Кощей повернулся к морю.
— Говорила Макошь, стращала, — заговорил он, бросая косые взгляды на похолодевшего Даждя, — мол, остановит меня Сварожич, Тарха сын. Вот — сын, вот — отец, оба в моих руках. Где теперь ее предсказание? Что хочу, то с ними и сделаю…
Не помня себя Даждь рванулся к Кощею.
— Нет! — взмолился он, порываясь встать на колени. — Нет! Делай со мною что хочешь — я в твоей власти. Любую смерть, любую муку приму, только не тронь младенца!
Кощей некоторое время смотрел на бьющегося в руках стражи пленника.
— Дети вырастают, — сказал он и разжал руки.
— Нет!!! — услышал Даждь свой дикий вопль.
Крошечное тельце исчезло за камнями, и крик оборвался, поглощенный всплеском воды. Но эхо еще некоторое время отражалось от скал.
Даждь без сил повис на державших его руках. Он еще видел и слышал, еще дышал, но жизнь уже ушла из него, и ему хотелось только одного — чтобы и его поскорее постигла та же участь.