Златогорка молча опустилась на лавку, руками стараясь утихомирить биение сердца. Падуб стоял над нею, сжимая кулаки.
— Уходить тебе надо, хозяйка, — сказал он. — В подполе лаз с прошлых времен остался — ведет аж до самого берега. Я там еще с лета две лодки оставил, где обрыв и кусты. Далеко отъехать можно: лед‑то покамест тонок. А там все по протоке вверх — и до. замка доберешься. К вечеру будешь…
— А ты? — снизу вверх взглянула женщина.
— Что — я? — Падуб оглянулся на свой угол. — Стрел у меня много. Отвлеку их. Только ты уходи!
— Глянь — они близко? — вдруг тихо спросила Златогорка.
Падуб приник к щели.
— Еще немного — и к холму подойдут, — сказал он.
Златогорка подошла к колыбели, что всю осень любовно, с приговорами мастерил Даждь, погладила пальцами резной край, точеные головки коней и уток, влекущих по небу солнце днем и ночью, наклонилась над сыном.
— У него глазки как у отца, — повторила снова.
— Поспешай, хозяйка! — взмолился Падуб. — Собирай сына!
Златогорка вынула младенца из колыбели, стала пеленать. Падуб тем временем собирал кое‑что в дорогу. До замка можно было добраться всего за полдня — на закате женщина с ребенком будут в безопасности, а потому он не запасал много еды: каравай хлеба, вяленое мясо, репа. Подумав, добавил кресало и трут.
Златогорка тем временем собрала сына и подозвала Падуба.
— Возьми его, — приказала она. — И уходи!
Пекленец шарахнулся, отмахиваясь.
— Что ты, хозяйка! — воскликнул он. — Не время шутки шутить!
— А я и не шучу. Бери моего сына и уходи.
— А ты что?
— Что я? — Златогорка посмотрела на личико младенца, а потом прикрыла его краем одеяльца и отвернулась. — Даждь что сказал? «Верну первенца или сам умру!..» Погиб он. Не чуешь разве?
Падуб посмотрел на сверток.
— Мне сердце иное говорит, — солгал он, но Златогорка сама обо всем догадалась.
— Он погиб. А раз так, то и мне на свете жить незачем, — молвила она.
— А сын?
— Жива его лучше моего воспитает — она добрая и сильная!
— Не женское это дело, — взмолился напоследок Падуб, поняв, что иным женщину не проймешь. — Нам, воинам, на роду написано сражаться, а вам, женщинам…
— Нет! — Златогорка схватила пекленца за плечи и встряхнула. — Нет! Пойдешь ты! Я тоже воевала! Я остаюсь сына защищать!.. Я не дойду, — тише добавила она, — я чувствую…
— Но ведь он не воин, — уже смиряясь, попробовал возразить Падуб.
— Я нужнее здесь, — тихо ответила женщина и отошла к развешанным по стенам доспехам и оружию — отправившись выручать сына, Даждь даже не посмотрел в эту сторону. Сняв со стены куртку и кольчугу, она начала облачаться.
— Торопись, — бросила поляница через плечо.
На негнущихся ногах пекленец подошел к ребенку и взял его на руки. Распахнув полушубок, он спрятал младенца на груди и подобрал вещи.
— Саблю свою возьми, — молвила Златогорка. — Теперь ты его отец и отвечаешь за него. Я их задержу, а ты спеши.
— Я подожду тебя, — упрямо прошептал Падуб.
Но поляница его уже не слушала. Сдвинув брови и сжав губы так, словно никогда уже больше не собиралась издать ни звука, она подтолкнула пекленца к лазу в полу. Распахнув крышку, женщина подождала, пока он спустится, а потом закрыла крышку, села на пол и заплакала.
* * *Лаз был старым — последний раз по нему пробирались за несколько лет до того, как застава была брошена. Падуб летом разведал было этот лаз, но не успел ни расчистить его, ни разгрести завалы. Ход тянулся много дальше обрыва — чуть ли не до рощи. Пробираясь на ощупь, пекленец не переставал ругать себя за мягкотелость, что привела его к позорному для воина и мужчины бегству, в то время как женщина взяла в руки оружие. Но хозяйка приказала — и он должен был исполнить приказ.
Выход был засыпан снегом — Падуб наткнулся на ледяную корку. Пробив ее головой, пекленец оказался на склоне примерно посередине между берегом и верхом. Под его тяжестью снег заскользил вниз, и беглец еле успел перевернуться на спину, оберегая младенца.
Съехав вместе с оползнем вниз, Падуб торопливо сунул руку за пазуху, проверяя, но ребенок слабо шевелился и дышал. Пекленец получше закутал его, ножом осторожно распорол под курткой рубаху, чтобы согревать его своим телом, и прислушался.
Сердце его зашлось в испуге, а потом застучало так громко, что, наверное, могло привлечь внимание врагов — наверху раздавался шум злой сечи. Храпели кони, кричали люди, стучали мечи и копья. Бой кипел такой, словно вышла защищать свое дитя не одна женщина, а столкнулись два полка. Падуб различил голос хозяйки и понял, что она поступила правильно — он бы не выстоял в одиночку против сотен наемников.