Он старался. Старался как мог. От напряжения у него возникало ощущение, что его голова сейчас взорвется. Но он должен был. Нельзя. Нельзя. Нельзя.
Бог — это Мы. В этом смысл. Мессия не может, не должен делать такого. Он обязан успеть.
Йеху... Скоро они будут тут, и вряд ли у него появится еще одна попытка. Вряд ли. Надо успеть сейчас. Прямо сейчас.
Допустить подобное — сломать вообще все. Сделать все бессмысленным. Сделать все ничтожным и пустым. Он уже жил пустой и ничтожной жизнью. Он не мог позволить себе так ошибиться. Не сейчас. Не в этот раз. Не в его, блять, смену!
Он — Мессия. Если он не сможет — никто не сможет. Никто и никогда. Он должен остановить все это. Должен. Плевать, что будет с ним. Нет второго сорта. Есть те, кто слабее. И если Мессия допускает подобное — зачем он тогда нужен? Нельзя. Нельзя.
Нельзя.
ДЗИНННННННЬ!!!
Окошко домика взорвалось, отбросив в сторону то, что осталось от тела Джани. Чудовище, бывшее Мастером, вылетело наружу с ревом, пытаясь удержаться внутри своими щупальцами.
Но невидимая веревка дернула сильнее, отрывая его от подоконника и швыряя в самую гущу йеху, отчего их разбросало в стороны.
А затем они атаковали.
Ана и Китти взвились в воздух синхронно — все же они были похожи. Дэн устоял на ногах, но твари повисли на нем, пытаясь тупыми ногтями ему расцарапать лицо и умудрившись прокусить парку.
Стекло в оконце домика, выпустив чудовище наружу, вернулось назад, как восстанавливались зеркала Китти.
«Теперь все в норме?» — поинтересовался он у ФРЭН.
— Трещина на трубе исчезла...
«Отлично. Только бы все было хорошо...»
И Дэн вынырнул — с полным ощущением собственного ничтожества. Как и в прошлый раз, когда он находился внутри бессознательного Джани.
Глава 18. Похмелье
— Прости, быть может, мой вопрос тебя удивит, но...
Голова болела. Будто бы ногти Аны Сторм расцарапали мозг.
«Шеф...»
— ...я постараюсь сейчас сформулировать его потактичнее. — Джани машинально заканчивал сентенцию, но на его лице явно проступала какая-то другая мысль. Которую он и сам еще не мог осознать. — Какие еще нахуй два амбала, чувак?
«Шеф, я обнимаю вас».
«А я тебя. Господи, это едва не стало катастрофой».
— Ах... — Кармайкл поморщился. — Черт... Амбалы... утром... пришли... Черт, как в фильмах... этих... про бандитов... Только мягче...
«Мы не могли знать, шеф».
— Дэнни? Мужик! — Обычная веселость спешно покидала Алкивиада. — У тебя что, опять? Доведет тебя эта твоя церковь до цугундера.
Он снял линк и положил на стол.
— Да не волнуйся, Джани, — слабо улыбнулся Дэн. — Пройдет скоро. Ну хорош. Ты почему такой?
— Помню я твое «пройдет», — ответил он. — Изменение плана. Мы с Фрэнни везем тебя домой и кормим мороженкой. А я... испытываю необъяснимую потребность нажраться в пизденя и планирую делать это у тебя.
— Давай, валяй, — хмыкнул Дэн, снова поморщившись. — Всегда рад помочь, так сказать.
— Фрэнни, давай-ка доведем его до машины. — Засунув линк в карман, Джани поднялся.
«Поддерживаю под руку».
— И чур...
«Чур я за рулем!»
— Не очень-то и хотелось.
Кармайкл не отвечал. Лишь старался приглядеться к Джани в попытках найти след возможной промашки. Ему было страшно.
***
— Ебаный в рот...
Дэниэл пришел в норму за полчаса при помощи пары таблеток старого доброго ультрааспирина.
Джани за это время только принялся от этой нормы уходить.
Но взял очень резвый старт.
Поскольку Кармайкл не пил и Джани не приходилось подстраиваться под чужой ритм, а сам он явно был в этих вопросах не новичком, старт с места он взял такой, что у всех зрителей заложило уши.
— Ебаный в рот блядский хуй...
И последние пятнадцать минут он вполне успешно симулировал острый приступ синдрома Туретта.
— Ебаный в рот блядский хуй, блядь! На хуй!
— Уф-ф... А если более конкретно? — поинтересовался Дэн. — Тебе, похоже, как-то нехорошо.
«Прости... Прости, Джани. Черт...»
—Дэнни. — Джани плеснул себе в стакан обнаруженной в недрах бара русской водки с такой яростью, что волей-неволей напрашивалось определение «нахуярил». — Дэнни, дражайший из моих друзей, тех, что примерно одного со мной возраста... Ты знаешь, что я тя люблю, Дэнни?
— Джани, дружище, ты перегибаешь, — ответил Кармайкл. На душе у него скребли кошки. — Не пойми меня превратно, мне очень приятно, но ты меня знаешь всего ничего.