Чарли понял, что Доркас говорила о Венеции — его внучатой тетушке. Он опустил голову и навострил уши.
— Однажды она рассказала мне об этом человеке. Венеция хотела выйти за него замуж, во-первых, потому что он богат, а во-вторых — его младший сын — одаренный. Венеция рассчитывает, что он как минимум… — Доркас прервала себя на полуслове, и Чарли почувствовал на себе ее пристальный взгляд.
Он продолжал сидеть в той же позе, не поднимая головы, и, делая вид, что погружен в занятия. Но Доркас продолжила свой рассказ таким тихим шепотом, что он смог уловить только отдельные несвязные слова:
— Арчи Шеллхорн, яд, бусы, сердечная недостаточность… травы для приворота… свадьба…
До остального было несложно догадаться, и Чарли не составило труда понять, что сотворила его тетка. Дядя Патон предупреждал его, что Венеция ради собственной выгоды пойдет на все — что угодно, и был абсолютно прав. Она подсунула жене Арчи Шеллхорна отравленные бусы, вызвавшие остановку сердца.
Надзирательница — Лукреция Юбим, внучатая тетя Чарли Бона.
Затем пропитала одежду Арчи приворотным зельем, и бедный обманутый вдовец влюбился в нее, как мальчишка. Он настолько потерял голову, что сделал ей предложение.
В этот момент в комнату влетели Лизандр и Танкред, причем последний выглядел еще более раздраженным, чем обычно.
— Извините за опоздание, — сказал Лизандр, — мы были на собрании. Рад видеть, что все в сборе и готовы заниматься. А где же Эмма?
— Здесь. Я уже здесь, — Эмма вошла вслед за ним.
Наступила тишина. Все раскрыли учебники и приступили к домашней работе.
Чарли в десятый раз перечитывал одну и ту же страницу по истории гражданской войны в Америке и не погашал из нее ни одного слова. Его мысли витали далеко от Соединенных Штатов. Он пытался представить себе, каково это иметь такую мачеху, как внучатая тетя Венеция: отравительницу, ведьму и убийцу. Ему не терпелось как можно скорее увидеться с дядей Патоном.
— Еще одна ночь, — думал мальчик, — и он, наконец, освободится от Дагберта Эндлесса. Совсем скоро он будет сидеть на кухне у камина, наслаждаясь вкусным ужином бабушки Мэйзи.
Но его мечтам не суждено было сбыться.
В ночь с четверга на пятницу, через пять минут после отбоя, Дагберт решил рассказать ребятам сказку на нош.
— По правилам Академии после отбоя запрещено разговаривать, — прошептал Чарли.
Но его предупреждение не возымело желанного результата.
— Тебя в наказание оставят в классе после уроков, — Чарли слегка повысил голос.
— И кто на меня донесет? — с угрозой поинтересовался Дагберт.
— Не мешай ему рассказывать, — влез в разговор Браггер, пытаясь войти в доверие к новенькому.
— Да, не порти другим настроение, — пискнул Руп.
— Тебя арестуют, оставят на выходные в Академии, и ты не увидишь завтра своей вонючей рыбной лавки, — пробормотал Фиделио.
— Спорим, что ты ошибаешься, — насмешливо усмехнулся мальчик — рыба.
Фиделио отвернулся и в сердцах так ударил кулаком по своей бедной подушке, что она стала квадратной.
Дагберт продолжит излагать громким голосом какую-то скучную и нудную историю из жизни русалок. И хотя он не был хорошим рассказчиком, Браггер и Руп угодливо хихикали, делая вид, что им очень интересно. Чарли зевнул и закрыл глаза.
Через две секунды дверь отворилась, и в комнату вошла Надзирательница. Она включила свет. Чарли открыл глаза и заморгал от яркого освещения.
— Кто сейчас разговаривал? — начала допрос служительница Фемиды.
— Это я, — охотно ответил Дагберт, — я рассказывал мальчикам сказку на ночь.
— Ты нарушил правила, — уличила его Надзирательница.
— Правда? — искренне удивился он, — мне очень жаль, но я не знал, что нельзя разговаривать после отбоя.
Надзирательница раздраженно вздохнула:
— Чарли Бон, ты несешь ответственность за новенького. Предполагалось, что ты объяснишь ему правила поведения.
— Да. Но я же… — начал оправдываться Чарли.
— Ты наказан, — отрезала его внучатая тетя Лукреция, служившая Надзирательницей в Академии Блура, — домой поедешь не в пятницу, а в субботу.
— Но я же ему говорил, — Чарли сделал бесполезную попытку достучаться до тетушки.
Надзирательница выключила свет и вышла, громко захлопнув за собой дверь.
Наступившую за этим тишину нарушали только Браггер и Руп. Они тихонько фыркали и похрюкивали от душившего их смеха.