Так Чаплин перевел драматическую ситуацию в фарс, вскрывая истинный смысл происходившего.
Дальше события быстро шли к развязке. Хотя с короля и было снято нелепое обвинение в коммунизме, но он, пройдя через все «круги ада», желал теперь только одного — навсегда покинуть Америку. Перед отъездом к нему пришла Энн Кей, которая попыталась поколебать его в принятом решении. «Не судите нас по тому, что происходит сейчас, — сказала она. — Это просто переходное время. Очень скоро все это кончится». Однако король все же предпочел переждать «переходное время» в Европе.
По дороге на аэродром он заехал в школу, где учился Руперт. У несчастного мальчика обманным путем выведали все интересующие полицию сведения. Сам не желая того, он оказался доносчиком. Директор школы посчитал его «героем и патриотом». Но Руперт, поняв, что он сделал, охвачен ужасом. Его вера в людей осквернена, душа истоптана полицейскими каблуками. Король обнял плачущего ребенка и, расставаясь, с присущим ему оптимизмом произнес: «Будем надеяться, эти трудности скоро кончатся… Не надо так горевать!»
Паломничество призрачного короля в страну призрачной свободы и счастья надолго оставляло в памяти зрителей сатирически заостренную, но реалистическую картину «американского образа жизни». Чаплин и фильмом «Король в Нью-Йорке» доказал, что он находится в первых рядах мировой прогрессивной кинематографии.
В интервью корреспонденту английской газеты «Обзервер» после премьеры картины Чаплин заявил: «Король в Нью-Йорке» — это самый бунтарский мой фильм. Я отказываюсь быть частью этой умирающей цивилизации!»
Авторское бунтарство было неразрывно связано с боевой публицистичностью фильма (не оттесняющей, однако, на второй план образную систему). Война, атомная бомба, политические, социальные и гражданские права человека часто фигурировали в разговорах главных героев. А в основу истории малолетней жертвы «охотников за ведьмами» Руперта легли события, связанные с беспрецедентными действиями американских властей по отношению к детям Юлиуса и Этель Розенбер-гов (казненных по вздорному и провокационному обвинению в атомном шпионаже). Наконец, через всю кинокартину проходил сатирический парадокс, который был построен на том, что даже король, со всеми его предрассудками и привычками, оказывался для Америки чересчур «левым» и гуманным человеком.
Герой Чаплина «отказывался быть частью этой умирающей цивилизации»; его бегство из Америки знаменовало провал надежд, но не поражение духа. Для «короля» этого, конечно, вполне достаточно. Однако для самого Чаплина простой отказ — это обидно мало. Обличая реакционную Америку, он не противопоставил ей другую Америку— борющуюся. Идя в бой против первой, он не вступил в союз со второй.
Вспоминая индивидуалистические «идеалы», которые проповедовал в «Короле в Нью-Йорке» с чужого голоса Руперт, не следует, конечно, забывать, что они уже были достаточно убедительно развенчаны самим Чаплином в фильме «Мсье Верду». Да и в сатирическом изображении «прогрессивной» школы, где поощрялись «незаторможенность и полная свобода», содержалась недвусмысленная отповедь анархическим разглагольствованиям мальчика. И в облике его из заключительных кадров не осталось уже ни тени хорохорящегося петушка: морально раздавленный, он искал покровительства, нуждался в защите и руководстве.
Политические взгляды, симпатии и антипатии Чаплина раскрылись в «Короле в Нью-Йорке» с достаточной полнотой. И как бы ни сказывалась в его произведении некоторая непоследовательность и противоречивость, Чаплин вновь дал ясный и категоричный ответ на знаменитый горьковский вопрос: «С кем вы, мастера культуры?» Талантливейший художник кино, певец Человека, борец за мир, гневный обличитель капитализма, реакции и милитаризма, Чарльз Спенсер Чаплин неразрывными узами был связан со всем прогрессивным человечеством. Простые люди всего мира высоко ценили его жизненный и творческий подвиг, отвечали на его любовь всеобщим признанием и не менее глубокой любовью.
«Не рекламная шумиха, а радость за подлинное искусство, которое не продается, — у одних, страх перед силой разящего смеха — у других заставили западную печать посвящать этому фильму целые страницы», — сообщал корреспондент газеты «Правда» из Парижа 24 сентября 1957 года. Французская пресса уделила «Королю в Нью-Йорке» столько же внимания, сколько двадцать лет назад уделяла «Новым временам». Английская печать назвала это произведение «гениальным» («Дейли геральд»), «одним из самых великих фильмов Чаплина» («Ньюс кроникл»), «великолепной, разящей насмерть сатирой» («Дейли миррор»). Итальянская коммунистическая газета «Унита» писала о нем, что это «актуальный, самый современный фильм… большое произведение большого мастера».
Чаплиновский фильм имел огромный общественный резонанс, несмотря на старания реакционных кругов Соединенных Штатов и западноевропейских стран максимально ограничить его демонстрацию. «Король в Нью-Йорке» совершенно не получил доступа на экраны США. Более того, многим западноевропейским прокатным фирмам был предъявлен из-за океана ультиматум: или они отвергнут картину, или для них закроется американский рынок. В результате такого нажима в ряде стран, в том числе в Англии, прокатом фильма согласились заняться маленькие независимые компании, обладавшие весьма скромными возможностями.
Тем не менее сокращение числа кинотеатров, в которых показывался «Король в Нью-Йорке», не смогло все же предотвратить его успех у публики. Тогда реакционная американская и проамериканская печать Западной Европы обрушилась на чаплиновскую картину, стремясь любыми средствами ее опорочить.
Выпады против фильма проводились преимущественно в двух направлениях. Прежде всего художник обвинялся в тенденциозности и в разжигании ненависти к Америке. Решительно отвергая подобные утверждения, Чаплин заявил на пресс-конференции в Лондоне: «Я нападаю в своей картине не на Соединенные Штаты, а только на ничтожное меньшинство, которое творит зло… Я не думаю, что нездоровая атмосфера, созданная «охотниками за ведьмами», глубоко и окончательно отравила Америку. Мой фильм ни в какой степени не может причинить даже малейшего вреда Америке. Напротив, он может сослужить ей хорошую службу».
Спустя несколько дней, уже на пресс-конференции в Париже, Чаплин заметил, что, как бы «Король в Нью-Йорке» ни критиковал Америку, каждый порядочный американец выступит в его защиту. «Я наблюдал в Англии, — добавил он, — как многие американские моряки и солдаты, смотря фильм, смеялись громче всех».
Другая часть реакционной прессы пыталась дискредитировать фильм с художественной стороны, выискивая в нем доказательства «утери» Чаплином мастерства. Французский журнал «Си-нема», опубликовавший в ноябре 1957 года развернутую рецензию на «Короля в Нью-Йорке», счел необходимым дать косвенную отповедь подобным рассуждениям, которые были продиктованы лишь неблаговидным желанием выслужиться перед хозяевами.
Журнал «Синема» подчеркнул, в частности, что в этой картине Чаплин проявил «ту же поразительную физическую подвижность, почти акробатику, которая столь привлекательна в человеке шестидесяти с лишним лет. Удивительно разнообразна мимика, безупречно точны движения актера… Его трюки более сдержанны, чем прежде, но по-прежнему эффектны… Развитие действия в фильме закономерное, ставит наиболее сильные акценты в финале, согласно драматургическим законам…». Журнал считал, что Чаплин все еще являл собой «лучший облик актера в кино». И если все же некоторые западные критики советовали мастеру «оглянуться в гневе» назад (английская газета «Обзервер»), заявляли даже, что «Чаплин больше не существует» (журнал «Сайт энд саунд», со ссылкой на слова «чрезвычайно влиятельной американской обозревательницы»), то в действительности их нападки на художника были продиктованы не тем, что произносилось ими вслух, а тем, о чем они старательно умалчивали. А именно — истинной ролью чаплиновского творчества в культуре нашего века.