И вот еще что. Чем нас больше, тем стремительней мы отдаляемся друг от друга. Мы практически живем друг у друга на голове, но как никогда прежде далеки в плане общения, духовном и нравственном отношении. И тут появляется эта публика со своими ножами и веревками. И их отчужденность еще больше, чем у большинства из нас. Часть из них обладает даже инстинктами сыщиков. У них чутье друг на друга. В феврале мы нашли парня в Анголе, так он использовал код на основе библейских понятий для общения с типом из Сиэтла, подозреваемым в детоубийстве. Не знаю, как эти два маньяка отыскали друг друга, но факт остается фактом.
Как ни странно, но их положение хуже, чем большинства человечества. Они неполноценны в том или ином плане: сексуальном, эмоциональном, психическом или каком-либо еще. По этой причине они стараются отыграться на других. Им недостает... — он сделал жест в воздухе, подбирая слово, — ...воображения, что ли. Они не умеют взглянуть шире на свои действия. У них нет цели. Их действия по сути — отражение того или иного рокового недостатка.
А люди, которые становятся жертвами маньяков, настолько глупы, что не могут понять сути происходящего. Эти убийцы должны бы были взбудоражить народ, пробудить от спячки, но никто ничего не желает слушать, и пропасть между людьми становится еще шире. А убийцы видят эту разобщенность и отчуждение. Они дотягиваются до нас через пропасть и выхватывают одного за другим. Нам остается надеяться, что при известной периодичности случаев удастся определить общую схему, и мы установим связь между нами и ими, некий мост через разделяющую нас пропасть, — Вулрич допил пиво и поднял бутылку, показывая, что хочет заказать еще.
— Все дело в дистанции, — мой друг смотрел на улицу, но взгляд его был устремлен куда-то очень далеко, словно оценивая расстояние между жизнью и смертью, раем и адом, нами и ими. Они должны преодолеть это расстояние и подобраться достаточно близко, чтобы захватить нас, но все дело в дистанции. Им очень нравится дистанция.
Я смотрел на текущие по стеклам потоки дождя, и мне подумалось, что всех их — и Аделейд Модин, и Странника, и тысячи им подобных маньяков, наводнивших страну, — их всех объединяет эта дистанция, отдаленность от основной массы человечества. Они напоминают маленьких детей, мучающих животных или любящих наблюдать за конвульсиями рыбки, которую достали из аквариума.
Но Аделейд Модин выделялась среди других, она была неизмеримо хуже других, потому что злодеяния, совершенные этой женщиной, не только бросали вызов закону, морали, и всем остальным принципам, связывающим нас и в то же время не дающим разорвать друг друга, но и вступили в противоречие с самой природой. Женщина, убивающая ребенка, вызывает в нас более глубокое чувство чем отвращение и ужас. Это чудовищное несоответствие порождает отчаяние, разрушает веру в основы, на которых строится человеческая жизнь. Леди Макбет просила изменить ей пол, чтобы она могла убить старого короля. А женщина, лишившая жизни ребенка и поправшая этим поступком самою женскую природу, — может ли она называться женщиной. Должно быть, Аделейд Модин, как и ведьму у Мильтона, «крови младенцев аромат манил».
Я не могу примириться со смертью детей. Погубить ребенка — все равно что убить надежду, растоптать будущее. Помню, как, бывало, я прислушивался к дыханию Дженнифер, следил, как мерно поднимается грудь моей маленькой дочери. И каждый ее вздох я воспринимал с благодарностью и облегчением. Когда она плакала, я качал ее на руках, пока рыдания не затихали, уступив место ровному, спокойному дыханию. Потом я медленно и осторожно наклонялся и укладывал уснувшую Дженни в кроватку, не чувствуя, как от напряжения болит спина... Когда ее отняли у меня, с ней как будто погиб целый мир, и бесчисленное число жизней лишились будущего.
Чем ближе мы с Мартином подъезжали к мотелю, тем сильнее давил на меня груз отчаяния. По словам Хайамза, он не видел в сестре и брате Модин ничего такого, что указывало бы на скрывавшуюся в них бездну зла. Если же верить Уолту Тайлеру, такое зло существовало только в Аделейд Модин. Она жила среди этих людей, выросла вместе с ними, возможно даже, они играли в одни игры, она сидела рядом с ними в церкви, на ее глазах они вступали в брак, растили детей, ставших затем ее добычей. И ни у кого она не вызвала никаких подозрений.