Так почему же их теперь вытесняют кэбы и омнибусы? Почему разрешается людям ездить быстро, платя всего восемь пенсов за милю, раз парламент торжественно постановил, чтобы они платили шиллинг за милю и ездили медленно? Мы ждем ответа; но зная, что нам его не дождаться, начинаем новый абзац.
Наш интерес к стоянкам наемных карет — постоянный интерес. Словно бы для того, чтобы при всех возможных спорах не сомневаться в своей правоте, мы давно уже сделались чем-то вроде ходячего справочника проездных цен. Мы знаем в лицо всех конюхов на стоянках вокруг Ковент-Гардена и считали бы, что нас знают в лицо все извозчичьи лошади на три мили кругом, не будь половина из них слепыми. Наемные кареты издавна милы нашему сердцу, но ездим мы в них редко: почему-то всякий раз, когда нам случалось отправиться куда-либо в такой карете, она по дороге непременно опрокидывалась. Мы очень любим лошадей, извозчичьих и всяких других — не меньше, нежели известный всем уличным торговцам мистер Мартин[15],— однако мы никогда не ездим верхом. Из всех видов седел мы признаем лишь седло молодого барашка в жареном виде; тесней всего соприкасаемся с лошадью, когда сидим на диване, набитом конским волосом, и хоть нам и случалось охотиться за развлечениями, но ни разу в жизни мы для развлечения не охотились. А потому пусть ездят верхом любители носиться по земле (или лежать на ней врастяжку); мы же, предпочитая на ней стоять, будем держаться ближе к стоянкам.
Такая стоянка находится, кстати, под самым окном, у которого пишутся эти строки; сейчас там стоит всего лишь одна карета, но она — типичнейший образец той породы экипажей, о которых мы говорили выше: громоздкое угловатое сооружение, грязно-желтое, как лицо заболевшей желтухой брюнетки, с узенькими стеклами в широченных рамах; на дверцах еще можно разглядеть очертания герба, напоминающие анатомический препарат летучей мыши, оси выкрашены в красный цвет, а три из четырех колес — в зеленый. Козлы прикрыты остатками старой шинели и еще каких-то непонятных одеяний; из сиденья, прорвав холщовую обивку, торчит там и сям содома, словно бы не желая отстать от сена, что выглядывает из щелей багажного ящика. Лошади понуро стоят на Мокрой соломенной подстилке, всем своим видом выражая кротость и терпение; облезлые гривы и хвосты придают им сходство с парой изрядно потрепанных деревянных коней-качалок; время от времени то одна, то другая вздрогнет, забренчав сбруей, или вдруг поднимет морду к самому уху соседки, словно признается ей шепотом, что с удовольствием убила бы кучера. Самого кучера на месте нет — он пошел в распивочную пропустить стаканчик; =а конюх, засунув руки в карманы на всю глубину, отплясывает перед колодцем джигу, чтобы согреть озябшие ноги.
Вдруг напротив, в доме № 5, служанка в чепчике с розовыми лентами отворяет дверь, и четверо детишек вылетают на улицу, пронзительно вопя: «Извозчик!» Конюх, отскочив от колодца, хватает обеих лошадей под уздцы и тянет их вместе с каретой к крыльцу дома № 5; при этом он во все горло зовет кучера — от чего у нас звенит в ушах, или, вернее, гудит, так как природа наделила его Зычным басом. Кучер, не замедлив откликнуться, спешит на зов, оглашая улицу стуком своих деревянных подошв, и тут, к величайшему восторгу детворы, начинается шумная возня, топтанье на месте, скрежет колес о тротуар —. все для того, чтобы поставить карету дверцей как раз напротив парадной двери дома. Суета невообразимая! Старая леди, месяц гостившая у замужней дочери, собралась домой. Один за другим несут баулы и свертки, и вот уже полкареты завалено багажом; дети путаются у всех под ногами; самый младший пострадал при попытке самостоятельно дотащить зонтик, и его уносят, ревущего и брыкающегося. Но вот все возвращаются в дом, и ненадолго наступает тишина: должно быть, старая леди поочередно целует внуков на прощанье. Наконец, она сама появляется на крыльце в сопровождении дочери, всех внуков и обеих служанок, которым, с помощью кучера и конюха, удается в конце концов благополучно водворить ее в карету. Туда же суют теплый салоп и корзинку, в которой — мы готовы побожиться! — уместилась небольшая бутылочка и бумажный кулек с сандвичами. Взлетает вверх подножка, хлопает дверца; «Гостиница «Золотой Крест», Чаринг-Кросс, Том»,— говорит конюх кучеру; «До свиданья, бабушка!» — пищат ребятишки, и карета отъезжает со скоростью трех миль в час, а маменька и детки скрываются в доме; только один маленький негодник сумел ускользнуть и теперь мчится во всю прыть по улице, удирая от догоняющей его служанки, которая охотно пользуется случаем показать себя во всей красе. Но вот беглец настигнут, и она уводит его в дом, успев метнуть два-три благосклонных взгляда, предназначенных не то нам, не то трактирному слуге, после чего дверь захлопывается — и на стоянке стоит теперь только тишина.
15
Мистер Мартин.— Диккенс имеет в виду Ричарда Мартина (1754—1834)—одного из основателей Общества Покровительства Животным.