— Ну-ка, пошевеливайся, — сказал мистер Уордль, ибо жирный парень любовно склонился над каплуном и, казалось, не в силах был с ним расстаться. Парень глубоко вздохнул и, бросив пламенный взгляд на аппетитную птицу, неохотно передал ее своему хозяину.
— Правильно… смотри в оба. Давай язык… паштет из голубей. Осторожнее, не урони телятину и ветчину… Не забудь омары… Вынь салат из салфетки… Давай соус.
Эти распоряжения срывались с уст мистера Уордля, пока он вручал упомянутые блюда, переправляя всем тарелки в руки и на колени.
— Чудесно, не правда ли? — осведомился сей жизнерадостный джентльмен, когда процесс уничтожения пищи начался.
— Чудесно! — подтвердил мистер Уинкль, сидя па козлах и разрезая птицу.
— Стакан вина?
— С величайшим удовольствием.
— Возьмите-ка бутылку к себе на козлы.
— Вы очень любезны.
— Джо!
— Что прикажете, сэр? (На сей раз он не спал, ибо только что ухитрился стянуть пирожок с телятиной.)
— Бутылку вина джентльмену на козлах. Очень рад нашей встрече, сэр.
— Благодарю вас. — Мистер Уинкль осушил стакан и поставил бутылку подле себя на козлы.
— Разрешите, сэр, выпить за ваше здоровье? — обратился мистер Трандль к мистеру Уинклю.
— Очень приятно, — ответил мистер Уинкль, и оба джентльмена выпили.
Затем выпили по стаканчику все, не исключая и леди.
— Как наша милая Эмили кокетничала с чужим джентльменом! — шепнула своему брату, мистеру Уордлю, тетка, старая дева, со всей завистью, на которую способна тетка и старая дева.
— Ну, так что же? — отозвался веселый пожилой джентльмен. — Мне кажется, это очень естественно… ничего удивительного. Мистер Пиквик, не угодно ли вина, сэр?
Мистер Пиквик, глубокомысленно исследовавший начинку паштета, с готовностью согласился.
— Эмили, дорогая моя, — покровительственно сказала пребывающая в девичестве тетушка, — не говори так громко, милочка.
— Ах, тетя!
— Тетка и этот старенький джентльмен разрешают себе все, а другим ничего, — шепнула мисс Изабелла Уордль своей сестре Эмили.
Молодые леди весело засмеялись, а старая попыталась скроить любезную мину, но это ей не удалось.
— Молодые девушки так бойки, — сказала мисс Уордль мистеру Тапмену таким соболезнующим тоном, словно оживление являлось контрабандой, а человек, не скрывавший его, совершал великое преступление и грех.
— О да! — отозвался мистер Тапмен, не уяснив себе, какого ответа от него ждут. — Это очаровательно.
— Гм… — недоверчиво протянула мисс Уордль.
— Разрешите? — самым слащавым тоном сказал мистер Тапмен, прикасаясь одной рукой к пальцам очаровательной Рейчел, а другой приподнимая бутылку. — Разрешите?
— О, сэр!
Мистер Тапмен имел весьма внушительный вид, а Рейчел выразила опасение, не возобновится ли пальба, ибо в таком случае ей придется еще раз прибегнуть к его поддержке.
— Как вы думаете, можно ли назвать моих милых племянниц хорошенькими? — шепотом спросила мистера Тапмена любящая тетушка.
— Пожалуй, если бы здесь не было их тетушки, — ответил находчивый пиквикист, сопровождая свои слова страстным взглядом.
— Ах, шалун… но серьезно… Если бы цвет лица у них был чуточку лучше, они могли бы показаться хорошенькими… при вечернем освещении?
— Да, пожалуй, — равнодушным тоном проговорил мистер Тапмен.
— Ах, какой вы насмешник… Я прекрасно знаю, что вы хотели сказать.
— Что? — осведомился мистер Тапмен, который ровно ничего не хотел сказать.
— Вы подумали о том, что Изабелла горбится… да, да, подумали! Вы, мужчины, так наблюдательны! Да, она горбится, этого нельзя отрицать, и уж, конечно, ничто так не уродует молодых девушек, как эта привычка горбиться. Я ей часто говорю, что пройдет несколько лет — и на нее страшно будет смотреть. Да и насмешник же вы!
Мистер Тапмен ничего не имел против такой репутации, приобретенной по столь дешевой цене, он приосанился и загадочно улыбнулся.
— Какая саркастическая улыбка! — с восхищением сказала Рейчел. — Право же, я вас боюсь.
— Боитесь меня?
— О, вы от меня ничего не скроете, я прекрасно знаю, что значит эта улыбка.
— Что? — спросил мистер Тапмен, который и сам этого не знал.
— Вы хотите сказать, — понизив голос, продолжала симпатичная тетка, — вы хотели сказать, что сутулость Изабеллы не такое уж большое несчастье по сравнению с развязностью Эмили. А Эмили очень развязна! Вы не можете себе представить, до чего это меня иногда огорчает! Я часами плачу, а мой брат так добр, так доверчив, он ничего не замечает, я совершенно уверена, что это разбило бы ему сердце. Быть может, всему виной только манера держать себя — хотелось бы мне так думать… Я утешаю себя этой надеждой… (Тут любящая тетушка испустила глубокий вздох и уныло покачала головой.)