— «Милое создание…» — повторил Сэм.
— Уж не стихи ли это? — перебил отец.
— Нет, — ответил Сэм.
— Очень рад это слышать, — сказал мистер Уэллер. — Стихи ненатуральная вещь. Никто не говорит стихами, разве что приходский сторож, когда он является за святочным ящичком[12], или уорреновская вакса[13] да ролендовское масло[14], а не то какой-нибудь плаксивый парень. Никогда не опускайся до поэзии, мой мальчик! Начинай сначала, Сэмми!
Мистер Уэллер взял трубку с видом критическим и глубокомысленным, а Сэм начал снова и прочитал следующее:
— «Милое создание, я чувствую себя обмоченным…»
— Это неприлично, — сказал мистер Уэллер, вынимая изо рта трубку.
— Нет, это не «обмоченный», — заметил Сэм, поднося письмо к свечке, — это «озабоченный», но тут клякса. «Я чувствую себя озабоченным».
— Очень хорошо, — сказал мистер Уэллер. — Валяй дальше.
— «Я чувствую себя озабоченным и совершенно одур…» Забыл, какое тут стоит слово, — сказал Сэм, почесывая голову пером и тщетно пытаясь припомнить.
— Так почему же ты не посмотришь, что там написано? — полюбопытствовал мистер Уэллер.
— Да я и смотрю, — ответил Сэм, — но тут еще одна клякса. Вот «о», а вот «д» и «р».
— Должно быть, «одураченным», — сказал мистер Уэллер.
— Нет, это не то, — сказал Сэм, — «одурманенным» — вот оно что.
— Это слово не так подходит, как «одураченный», — серьезно заметил мистер Уэллер.
— Вы думаете? — осведомился Сэм.
— Куда уж там! — откликнулся отец.
— А вам не кажется, что в нем смысла больше? — спросил Сэм.
— Ну, пожалуй, оно понежней будет, — подумав, сказал мистер Уэллер. — Валяй дальше, Сэмми.
— «…чувствую себя озабоченным и совершенно одурманенным, обращаясь к вам, потому что вы славная девушка, и конец делу».
— Это очень красивая мысль, — сказал мистер Уэллер-старший, вынимая трубку изо рта, чтобы сделать это замечание.
— Да, мне тоже кажется, что оно неплохо вышло, — заметил Сэм, весьма польщенный.
— Что мне больше всего нравится в таком вот слоге, — продолжал мистер Уэллер-старший, — так это то, что тут нет никаких непристойных прозвищ, никаких Венер или чего-нибудь в этом роде. Что толку называть молодую женщину Венерой или ангелом, Сэмми?
— Вот именно! — согласился Сэм.
— Ты можешь называть ее грифоном, или единорогом, или уж сразу королевским гербом, потому что, как всем известно, это коллекция диковинных зверей, — добавил мистер Уэллер.
— Правильно, — подтвердил Сэм.
— Кати дальше, Сэмми, — сказал мистер Уэллер.
Сэм исполнил просьбу и стал читать, а его отец продолжал курить с видом глубокомысленным и благодушным, что было весьма назидательно.
— «Пока я вас не увидел, я думал, что все женщины одинаковы».
— Так оно и есть, — заметил в скобках мистер Уэллер-старший.
— «Но теперь, — продолжал Сэм, — теперь я понял, какой я был регулярно безмозглый осел, потому что никто не походит на вас, хотя вы подходите мне больше всех…» Мне хотелось выразиться тут посильнее, — сказал Сэм, поднимая голову.
Мистер Уэллер кивнул одобрительно, и Сэм продолжал:
— «И вот я пользуюсь привилегией этого дня, моя милая Мэри, — как сказал джентльмен по уши в долгах, выходя из дома в воскресенье, — чтобы сказать вам, что в первый и единственный раз, когда я вас видел, ваш портрет отпечатался в моем сердце куда скорее и красивее, чем делает портрет профильная машина (о которой вы, может быть, слыхали, моя милая Мэри), хотя она его заканчивает и вставляет в рамку под стеклом с готовым крючком, чтобы повесить, и все это в две с четвертью минуты».
— Боюсь, что тут пахнет стихами, Сэмми, — подозрительно сказал мистер Уэллер.
— Нет, не пахнет, — ответил Сэм и продолжал читать очень быстро, чтобы ускользнуть от обсуждения этого пункта: — «Возьмите меня, моя милая Мэри, своим Валентином и подумайте о том, что я сказал. Моя милая Мэри, а теперь я кончаю». Это все, — сказал Сэм.
— Что-то очень уж неожиданно затормозил, а, Сэмми? — осведомился мистер Уэллер.
— Ничуть не бывало, — возразил Сэм. — Тут ей и захочется, чтобы еще что-нибудь было, а это и есть большое умение писать письма.
— Пожалуй, оно верно, — согласился мистер Уэллер, — и хотел бы я, чтобы твоя мачеха следовала при разговоре такому славному правилу. А разве ты не подпишешься?
— Вот тут-то и загвоздка! — сказал Сэм. — Не знаю, как подписаться.
— Подпишись — Веллер, — посоветовал старейший представитель этой фамилии.
12
Святочный ящичек — ящичек, в который вкладывались деньги, вручаемый поздравлявшему со святками.
13
Уорреновская вакса — вакса фирмы Уоррена, в предприятии которого Диккенс работал мальчиком.