— Вот! — ответил Джексон, потрясая пергаментом.
— О, так это оригинал? — сказал Сэм. — Ну, я очень рад, что видел оригинал, потому что это очень приятное зрелище, которое веселит душу человека.
— А вот шиллинг, — продолжал Джексон. — Это от Додсона и Фогга.
— Как мило со стороны Додсона и Фогга, которые так мало меня знают, а преподносят подарок! — сказал Сэм. — Иначе не могу рассматривать как большую любезность, сэр. Очень похвально, что они умеют вознаграждать добродетель, где бы ее ни повстречали. И вдобавок от этого можно растрогаться.
С этими словами мистер Уэллер слегка потер рукавом куртки веко правого глаза, следуя весьма похвальной манере актеров, изображающих семейные патетические сцены.
Мистер Джексон был как будто сбит с толку поведением Сэма, но так как повестку он вручил и больше ничего не имел сказать, то сделал вид, будто надевает единственную перчатку, которую обычно носил в руке ради соблюдения приличий, и вернулся в контору доложить о ходе дела.
В ту ночь мистер Пиквик спал плохо. Ему все время вспоминалось весьма неприятное дело миссис Бардл. На следующее утро он позавтракал очень рано и, предложив Сэму сопровождать его, отправился к Грейз-Инн-сквер.
— Сэм, — оглядываясь, сказал мистер Пиквик, когда они дошли до конца Чипсайда.
— Сэр? — отозвался Сэм, подходя к своему хозяину.
— Куда идти?
— По Ньюгет-стрит.
Мистер Пиквик продолжал путь не сразу; он в течение нескольких секунд смотрел рассеянно в лицо Сэму и испустил глубокий вздох.
— Что случилось, сэр? — осведомился Сэм.
— Сэм, полагают, что это дело будет разбираться четырнадцатого числа будущего месяца, — произнес мистер Пиквик.
— Замечательное совпадение, сэр, — отозвался Сэм.
— Чем оно замечательно, Сэм? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Валентинов день[3], сэр, — отвечал Сэм. — Весьма удачный день, день разбора дела о нарушении брачного обещания.
Улыбка мистера Уэллера не вызвала проблеска веселья на физиономии его хозяина. Мистер Пиквик круто повернул и продолжал путь молча.
Они прошли несколько десятков шагов. Мистер Пиквик трусил впереди, погруженный в глубокие размышления, а сзади, изображая на своей физиономии самое завидное и непринужденное пренебрежение ко всем и ко всему, следовал Сэм, как вдруг этот последний, всегда стремясь поделиться с своим хозяином исключительными познаниями, ускорил шаг, пока не очутился за спиной мистера Пиквика, и, указывая на дом, мимо которого они проходили, сказал:
— Очень недурная колбасная, сэр.
— Да, кажется, — отозвался мистер Пиквик.
— Знаменитая фабрика сосисок, — добавил Сэм.
— Вот как? — сказал мистер Пиквик.
— Вот как! — с некоторым негодованием повторил Сэм. — Ну еще бы не так! Да благословит бог вашу невинную голову, сэр: ведь здесь четыре года назад произошло таинственное исчезновение почтенного торговца.
— Неужели вы хотите сказать, что с ним расправились по способу Берка?[4] — воскликнул мистер Пиквик, поспешно оглядываясь.
— Нет, не хочу, сэр, — ответил мистер Уэллер. — Хотя это было бы лучше. Но тут дело посерьезнее. Он был хозяином этой-вот лавки, сэр, и изобрел патентованную паровую машину для непрерывного изготовления сосисок. Ну так вот, эта самая машина проглотила бы и булыжник, положи вы его близко, и перемолола бы в сосиски, как нежного младенца. Натурально, он гордился машиной и, бывало, простаивал в погребе, глядя на нее, когда она работала, пока не впадал от радости в меланхолию. Очень счастливым человеком был бы он, сэр, имея эту-вот машину да еще двух милых малюток в придачу, не будь у него жены, самой злющей ведьмы. Она всегда ходила за ним по пятам и жужжала ему в уши, пока, наконец, он не выбился из сил. «Я тебе вот что скажу, моя милая, — говорит он, — если ты будешь упорствовать в этом-вот развлечении, будь я проклят, если не уеду в Америку, и конец делу». — «Ты лентяй, — говорит она, — поздравляю американцев с такой находкой». После этого она ругается еще с полчаса, а потом бежит в маленькую комнату позади лавки, принимается визжать, говорит, что он ее в гроб вгонит, и устраивает припадок, который продолжается добрых три часа, и все эти три часа она визжит и брыкается. Ну, а на следующее утро муж пропал. Ничего из кассы он не взял и даже пальто не надел — стало быть, ясно, что не в Америку поехал. Не вернулся на следующий день, не вернулся через неделю. Хозяйка напечатала объявление — если, говорит, вернется, она все простит (и очень это было великодушно, потому что он ничего плохого не сделал). Обыскали все каналы, и с тех пор, в течение двух месяцев, как только окажется где мертвое тело, регулярно тащат его прямехонько в колбасную лавку. Но ни одно не подошло. Тогда распустили слух, что он сбежал, и она стала сама вести дело. Как-то в субботний вечер входит в лавку маленький худенький старый джентльмен в большом волнении и говорит ей: «Вы хозяйка этой лавки?» — «Да, говорит, я». — «Так вот, сударыня, — говорит он, — я пришел сказать, что ни я, ни моя семья не желаем подавиться ни с того ни с сего. И это, говорит, еще не все, сударыня: разрешите мне сказать, что поскольку вы для производства сосисок не пользуетесь мясом первого сорта, то, думаю, вы согласитесь, что оно должно обходиться вам почти так же дешево, как и пуговицы». — «Какие пуговицы, сэр?» — говорит она. «Пуговицы, сударыня, — говорит маленький старый джентльмен, развертывая клочок бумаги и показывая два-три десятка пуговичных обломков. — Славная приправа к сосискам — брючные пуговицы, сударыня!» — «Это пуговицы моего мужа!» — говорит вдова, собираясь лишиться чувств. «Как!» — взвизгивает маленький старый джентльмен, сильно побледнев. «Теперь я все понимаю, — говорит вдова. — В припадке временного умопомешательства он сгоряча превратил себя в сосиски». Так оно и было, сэр, — добавил мистер Уэллер, глядя пристально в лицо устрашенному мистеру Пиквику, — а может быть, его втянуло в машину; но так или иначе, а маленький старый джентльмен, который всю жизнь питал удивительное пристрастие к сосискам, выбежал из лавки, как сумасшедший, и с той поры никто о нем не слышал.
3
Валентинов день — 14 февраля, когда, по английскому обычаю, юноши избирают возлюбленных.
4
По способу Берка — удушен (по имени преступника, продававшего трупы удушенных им жертв в анатомический театр).