Позолоченные пуговицы исчезли с быстротой, совершенно им несвойственной, а Николас зашагал по комнате, пребывая в том состоянии лихорадочного возбуждения, когда каждая минута ожидания кажется нестерпимой. Скоро он услышал легкие шаги, хорошо ему знакомые, и не успел он двинуться навстречу Кэт, как та бросилась ему на шею и залилась слезами.
— Милая моя девочка, — сказал Николас, целуя ее, какая ты бледная.
— Я была так несчастна здесь, дорогой брат! — всхлипывала бедная Кэт. Я очень, очень страдала. Не оставляй меня здесь, дорогой Николас, иначе я умру от горя.
— Нигде я тебя не оставлю, — ответил Николас. — Никогда больше, Кэт! — воскликнул он, глубоко растроганный, прижимая ее к сердцу. — Скажи мне, что я поступал правильно. Скажи мне, что мы расстались лишь потому, что я боялся навлечь на тебя беду, а для меня это было не меньшим испытанием, чем для тебя… О, если я поступил неправильно, то только потому, что не знал жизни и не имел опыта.
— Зачем я буду говорить тебе то, что мы и так хорошо знаем? — успокоительным тоном отозвалась Кэт. — Николас, дорогой Николас, можно ли так падать духом?
— Мне так горько знать, что ты перенесла, — сказал ей брат, — видеть, как ты изменилась и все-таки осталась такой кроткой и терпеливой… О боже! — вскричал Николас, сжав кулак и внезапно изменив тон. — Вся кровь у меня закипает! Ты немедленно должна уехать отсюда со мной. Ты бы не ночевала здесь эту ночь, если бы я не узнал обо всем слишком поздно. С кем я должен поговорить, прежде чем мы уедем?
Вопрос был задан весьма своевременно, так как в эту минуту вошел мистер Уититерли, и ему Кэт представила брата, который сейчас же заявил о своем решении и о невозможности отложить его.
— Предупреждать об уходе надлежит за три месяца, но этот срок не истек и наполовину, — сказал мистер Уититерли с важностью человека, сознающего свою правоту. — Поэтому…
— Поэтому жалованье за три месяца будет потеряно, сэр, — перебил Николас. — Я приношу извинения за эту крайнюю спешку, но обстоятельства требуют, чтобы я немедленно увез сестру, и я не могу терять ни минуты. За теми вещами, какие она сюда привезла, я пришлю, если вы мне разрешите, в течение дня.
Мистер Уититерли поклонился, но не привел никаких возражений против немедленного отъезда Кэт, которым он в сущности был доволен, так как сэр Тамли Снафим высказал мнение, что она не подходит к конституции миссис Уититерли.
— Что касается такой безделки, как недоплаченное жалованье, — сказал мистер Уититерли, — то я… — тут его прервал отчаянный припадок кашля, — то я останусь должен мисс Никльби.
Надлежит отметить, что мистер Уититерли имел привычку не уплачивать мелких долгов и оставаться должником. У всех есть какие-нибудь маленькие приятные слабости, и это была слабость мистера Уититерли.
— Как вам угодно, — сказал Николас.
И, снова принеся торопливые извинения за столь внезапный отъезд, он поспешил усадить Кэт в экипаж и велел ехать как можно быстрее в Сити.
В Сити они прибыли с той быстротой, на которую способна наемная карета; случилось так, что лошади жили в Уайтчепле и привыкли там завтракать, если вообще им приходилось завтракать, а потому путешествие совершено было быстрее, чем казалось возможным.
Николас послал Кэт наверх на несколько минут раньше, чтобы его неожиданное появление не встревожило мать-, и затем предстал перед нею с величайшей почтительностью и любовью. Ньюмен не провел времени праздно, так как у двери уже стояла двуколка и быстро выносили вещи.
Миссис Никльби была не из тех людей, кому можно второпях что-нибудь сообщить или за короткое время растолковать нечто сугубо деликатное и важное. Поэтому, хотя маленькая мисс Ла-Криви подготавливала славную леди в течение доброго часа и теперь Николас и его сестра втолковывали ей все, что полагалось, весьма вразумительно, она находилась в состоянии странного замешательства и смятения, и никак нельзя было заставить ее понять необходимость столь скоропалительных мер.
— Почему ты не спросишь дядю, дорогой мой Николас, каковы были его намерения? — сказала миссис Никльби.
— Милая мама, — ответил Николас, — время для разговоров прошло. Теперь остается сделать только одно, а именно — отшвырнуть его с тем презрением и негодованием, каких он заслуживает! Ваша честь и ваше доброе имя этого требуют. После того как нам стали известны его подлые поступки, ни одного часа вы не должны быть ему обязанной. Даже ради приюта, который дают эти голые стены!
— Совершенно верно! — сказала, горько плача, миссис Никльби. — Он чудовище, зверь! И стены здесь голые и нуждаются в покраске, а потолок я побелила за восемнадцать пенсов, и это чрезвычайно неприятно… Подумать только! Все эти деньги пошли в карман твоему дяде… Никогда бы я этому не поверила, никогда!