Кит мог бы ответить на это много такого, что пришлось бы не по вкусу его сварливому собеседнику, но в эту минуту мальчишка с пристани, рыскавший по комнате в надежде на какую-нибудь поживу, вдруг крикнул: — Эх, да тут птица! Что с ней делать?
— Свернуть шею, — сказал Квилп.
— Нет, не надо! — воскликнул Кит, выступив вперед. — Отдайте ее лучше мне!
— Ишь чего захотел! — заорал мальчишка. — Не трогай, тебе говорят, не трогай! Я сейчас ей шею сверну. Он сам так велел. Пусти клетку! — Подать птицу мне! Мне! — взревел Квилп, — Деритесь, собаки, — кто победит, тому и достанется. Не то я сам с ней расправлюсь!
Мальчики не заставили просить себя дважды и ринулись в бой, а Квилп, держа в одной руке клетку, в другой — нож, в азарте то и дело всаживал его в половицы, кричал, улюлюкал и еще пуще распалял драчунов. Силы у них были более или менее равные, и они не на шутку лупили друг друга, клубком катаясь по полу. Но вот Кит угостил своего противника метким ударом в грудь, высвободился из его объятий, в одну секунду вскочил на ноги, выхватил клетку у Квилпа из рук и скрылся со своей добычей.
Домой он добежал бегом, без единой передышки; и там его окровавленная физиономия привела всех в ужас и даже исторгла отчаянные вопли из уст среднего братца.
— Господи помилуй! Кит! Что случилось? Что с тобой? — воскликнула миссис Набблс.
— Ничего, мама! — ответил ее сын, утирая лицо полотенцем, висевшим за дверью. — Не пугайся, это все пустяки. Я дрался за птицу, и она досталась мне. Джейкоб, перестань! Ну что за рева, в жизни таких не видел!
— Дрался за птицу? — переспросила миссис Набблс.
— Ну да! За птицу! — ответил Кит. — Вот за эту самую. Это птичка мисс Нелл, мама, а они хотели свернуть ей шею. Да где им! Ха-ха-ха! Разве я позволю! Не на таковского напали, мама! Ха-ха-ха!
Кит отнял полотенце от своей разбитой, вспухшей физиономии и расхохотался так весело, что, глядя на него, захохотал Джейкоб, за ним захохотала и мать, а малыш успокоение заворковал и задрыгал ножками; и голоса их слились воедино, ибо все они вместе с Китом радовались его победе и, кроме того, очень любили друг друга. Когда взрывы хохота прекратились, Кит похвастался птицей перед обоими братьями, точно эта бедная коноплянка была невесть каким ценным и редкостным приобретением, потом оглядел стены в поисках гвоздя, соорудил помост из стола и стула и с торжеством вырвал обнаруженный гвоздь руками.
— Ну-с, так! — сказал он. — Повесим ее на окно, ей там будет веселее на свету, а если запрокинет голову, то и небо увидит. А уж какая певунья, просто заслушаешься!
Помост перенесли на другое место. Кит снова забрался на него, вооружившись кочергой вместо молотка, вбил гвоздь и повесил клетку на окно к неописуемому восторгу всей семьи. Примерив ее и так и эдак, попятившись назад, чтобы полюбоваться ею издали, и угодив ненароком в камин, Кит, наконец, убедился, что его старания увенчались полным успехом.
— А теперь, мама, — сказал он, — прежде чем устраиваться на отдых, пойду посмотрю — может, кому надо лошадь посторожить. Получу денег, куплю конопляного семени и тебе принесу чего-нибудь повкуснее.
Глава XIV
Киту не стоило большого труда убедить себя, что лавка древностей ему по пути (поскольку выбор этого пути только от него и зависел) и что взглянуть на нее еще раз — его прямая, хоть и неприятная обязанность, от которой никуда не денешься. Впрочем, люди и более образованные и более обеспеченные, чем Кристофер Набблс, частенько потворствуют своим желаниям (иной раз весьма сомнительным) и, придавая им видимость тяжкого долга, гордятся собственной готовностью идти на жертвы.
На этот раз осторожность была излишней, и Кит мог не бояться, что его заставят дать реванш мальчишке Дэниела Квилпа. В доме не было ни души, и он казался таким грязным, запущенным, точно стоял нежилым долгие месяцы. На входной двери висел ржавый замок, в полуоткрытых верхних окнах уныло колыхались на ветру выцветшие занавески и шторы, а неровные прорези в ставнях нижнего этажа зияли черной пустотой. В том самом окне, на которое Кит так часто смотрел раньше, в утренней суматохе и спешке выбили стекло, и эта комната казалась особенно мрачной и голой. Крыльцом завладели уличные мальчишки: кто ударял молотком дверь и, замирая от сладкого ужаса, прислушивался к гулким раскатам, раздававшимся в пустом доме; кто заглядывал в замочную скважину, не то в шутку, не то всерьез подкарауливая «привидение», легенду о котором уже успели родить вечерние сумерки и тайна, окружавшая прежних обитателей лавки древностей. Стоя посреди шумной улицы, она являла картину полного мрака и запустения, и Кит, помнивший, какой веселый огонь горел в ее очаге зимними вечерами и какой веселый смех звенел под ее крышей, грустно побрел прочь.