Но, конечно, Диккенс и тут подглядел смешные детали. Он заметил, например, почти полное отсутствие веселых развлечений в Америке. «Все развлечения дам — лекции и церковные проповеди», — пишет он в «Записках». И позже — в романе «Жизнь и приключения Мартина Чазлвита»:
«Ходили на лекцию, миссис Брик?» — спросил Боуэн и подмигнул мне. «Йес, сэр». — «Какая была тема?» — «Какой день недели вы имеете в виду? — спросила дама с чуть заметным выражением интеллектуального превосходства. — По средам у нас ‘Философия души’». — «О?! А по понедельникам?» — «Философия преступности». — «И по пятницам?» — «Философия растительности». — «Вы забыли четверг, моя дорогая, — воскликнула другая дама, — философия правительства!»— «Нет, это — по вторникам, — холодно перебила первая дама. — А по четвергам — философия материи».
В «Американских записках» Диккенс пишет: «Проповедей еще больше, чем лекций. Религия для американцев — замена выпивки, способ вырваться из рутины. Не удивительно, что те священники, которые приправляют свои проповеди перцем, имеют самый большой успех. Тот, кто ставит самые трудные препоны на пути к Небесам, кто безжалостно выдирает с корнем все цветы, украшающие обходные пути, тот и есть истинно верующий». Диккенс попал в пуританское общество. Он ожидал найти в Америке свободу духа, а нашел диктат религии. Правда, все религии были разрешены и процветали, но пуританский дух преобладал.
В Америке Диккенс осознал, что он — гораздо больше англичанин, чем он думал, что он предпочитает английское общество, английский юмор, английские развлечения, английские манеры и даже английскую еду.
В Бостонском отеле перед обе дом на стол ставят, Бог знает почему, миску с клюквой, — пишет Диккенс. — А завтрак не обходится без огромного деформированного бифштекса, плавающего в масле и обсыпанного самым черным в мире перцем. Правда, невероятно вкусны устрицы на пару. Во всех домах, самых простых и самых изысканных, их подают к обеду в такой огромной миске, что в ней можно утопить человека.
Секретарем Диккенса в Америке был молодой американец, Джордж Путнам. В 1870 году, вскоре после смерти Диккенса, он опубликовал в журнале «Атлантик» статью «Четыре месяца с Чарльзом Диккенсом», в которой писал:
Во время пребывания мистера Диккенса в Нью-Йорке, после какой-то его реплики, возникло подозрение, что он не одобряет американское рабство. Это сразу вызвало охлаждение к нему на Юге. А на Севере дело окончательно испортило его выступление в Хартфорде. Ехали туда на речном пароходике с двигателем, по выражению мистера Диккенса, «мощностью в пол-ослиных силы». Там, после выступления, он говорил о необходимости соблюдения законов об авторских правах и привел печальный пример смерти сэра Вальтера Скотта. Тема авторского права у нас страшно непопулярна, и газеты начали кампанию против мистера Диккенса, которая позже стала агрессивной и даже враждебной.
Вот что говорит по этому поводу профессор Джордан:
Одной из целей приезда Диккенса в Америку была агитация за соблюдение европейских законов о копирайте. Международных законов еще не было — их приняли в 1891 году, — а пока в Америке массовыми тиражами издавали европейских писателей, не платя им гонораров. Больше всего в этом пиратстве была заинтересована именно пресса, поскольку журналы и газеты заполняли свои страницы бесплатными текстами популярных английских книг и тем увеличивали тиражи. Поэтому пресса так злобно и накинулась на Диккенса, обвиняя его в эгоизме, материалистичности и жадности.
Взаимно. Одна из самых разоблачительных сцен в «Мартине Чазлвите» — послеобеденный разговор американских мужчин в придорожной гостинице:
Беседа, правду сказать, была небогата темами, и почти все их можно свести к одному слову — доллары. Все заботы собеседников, их надежды, удовольствия, привязанности, добродетели и ассоциации переводились и пересчитывались на доллары. Какой бы ингредиент не бросался в чугунный котел их беседы, они тут же делали из него густую долларовую похлебку. Люди взвешивались и мерялись долларами. Сама жизнь оценивалась, строилась и разрушалась долларами.